Декабрь еле тащится. Стайлз словно участвует в съёмках ремейка фильма про день сурка. Просыпается. Выключает будильник. Принимает душ. Смотрит на себя в зеркало, пока бреется. Вытряхивает на ладонь медикаменты. Пьёт кофе и слушает новости. Завязывает галстук. В миллионный раз старается уложить непослушные волосы. Как всегда, бесполезно. Приходит в офис первым. Здоровается с охранником. Опускает жалюзи. Просматривает анкету за анкетой. Снова и снова забывает поливать фиалку на подоконнике. Закуривает, когда выходит с работы, натягивает наушники. Наливает в стакан виски. Падает на кровать. Из нового — рапорт на отпуск. Раз четвёртый за все восемь лет. Потом — собрать вещи, купить жвачку, как будто отец не в курсе про курение. Отключить воду и свет. Купить билеты и не опоздать на поезд.
Стилински сходит на ближайшем к Бикон Хиллз вокзале хмурым вечером двадцать третьего декабря. Поднимает воротник пальто, когда выходит на улицу и оглядывает парковку в поисках отца. Отца нет. У него, наверное, снова что-то случилось в участке. Что-то, наверное, важное. Один из помощников приветливо улыбается и машет рукой, как будто они старые приятели. Стилински безумно хочется закурить, вызвать такси и добраться до старого родительского дома в гордом одиночестве, но приходится выключить музыку и разместиться на переднем сидении машины. Помощнику шерифа на вид лет тридцать, и он то и дело пытается обратить внимание агента хотя бы на что-нибудь, чтобы завязать разговор. Стайлз уже искренне сожалеет, что вообще согласился куда-нибудь ехать. Он злится на помощника и мысленно просит его заткнуться.
— А раньше ты был куда общительнее, — говорит помощник шерифа, и приходится наконец обратить на него внимание. Вряд ли они вместе учились в школе. Наверное, недоумение слишком чётко вырисовывается на лице, потому что мужчина хмыкает и продолжает, — Ты меня не помнишь. Я Джордан.
— А, ну, — Стайлзу становится слегка неловко, и он всё-таки начинает копаться в карманах, чтобы достать сигареты. — Да, Джордан, извини, не смог тогда приехать на твою свадьбу. Очень сожалею… Как дети?
Если никого к себе не подпускать достаточно близко, не приходится страдать от неизбежной потери. Так проще. Так можно сосредоточиться на достижении своей цели. Один из его психоаналитиков — а посещение врача обязательно, если сидишь на таблетках, потому что тебе раз в месяц всенепременно нужен подписанный рецепт — говорил, что очень важно «закрыть гештальт для достижения внутреннего покоя и равновесия». Агент тогда сидел и кивал, как те идиотские игрушки-собачки, раскачивающие головами при движении. Очень механически. Когда ты за последние годы только и делаешь, что забываешь целые недели и месяцы из жизни близких или когда-то бывших близкими людей, а сам живёшь в чёртовом дне сурка, тебе абсолютно плевать, что там думает про Юнга, Фрейда и прочих разных твой психоаналитик. Ты словно на детской карусели в луна-парке с плохо разрисованными пони, раз за разом «прорабатываешь травмирующие события из детства», говоришь о матери, об одиночестве, о лобно-височной деменции, о кошмарах, о бывших друзьях, о девушке, которой надоели отношения на расстоянии, о работе, и всё это делаешь по инерции. По инерции ты забегаешь за сигаретами в ближайших круглосуточный и накидываешь пять долларов за виски «без чека».
— Замечательно, — улыбается Джордан, а Стайлз внимательно оглядывает его форму в поисках золотого прямоугольника. Пэрриш. Значит, именно за него Лидия Мартин вышла замуж, а после они развелись. Кажется, это один из тех помощников шерифа, которым от вечно неугомонного подростка-Стилински доставалась лавина вопросов, на которые он сам же и отвечал. — Если собираешься курить, открой, пожалуйста окно.
Дорога до Бикон Хиллз оказывается такой длинной, что агенту хочется либо притвориться мёртвым, либо просто на ходу распахнуть дверь служебной машины и вывалиться на асфальт. Пэрриш зачем-то рассказывает ему про старых знакомых. Отмечает, что недавно видел Скотта вместе с детьми и красавицей-женой. А ещё каток теперь круглосуточный. А ещё, ещё, ещё… Стайлз чувствует, как снова начинается мигрень. Она больше не пугает его так сильно, как в первый год после первого приступа. Они — буквально — в разрушительных взаимоотношениях, токсичных, но хотя бы искренних. Она никуда не исчезнет, не уедет на другое побережье и не проигнорирует твою любовь, дважды выйдя замуж «не за тех». Джордан предлагает завезти Стилински домой, но тот только вяло отмахивается и решает ехать в участок.
В офисе шерифа привычная суета. Однако, кто-то всё-таки успел раскидать гирлянды и повесить омелу над одной из дверей. Стилински проходит в пустой кабинет отца и кидает сумку на пол, а сам устраивается на его стуле. В детстве он так часто мечтал о том, что когда-нибудь сменит его на посту… Стайлз улыбается. Выходит кривовато. Сколько раз их с МакКоллом ловили на местах преступлений, а потом они сидели в участке, ждали Мелиссу… Агент ФБР проводит рукой по столешнице. Столько воспоминаний.
Отца он встречает на крыльце, спустя почти четыре часа, когда выходит покурить. Ноа хмурится, качает головой, и приходится выкинуть сигарету, прежде чем обнять шерифа. Мечислав только неловко улыбается, как будто ему снова девятнадцать, и Стилински ловит его на запрещённых вещах.
— Ты вот тоже меня не встретил, — говорит молодой мужчина, когда Ноа закидывает руку ему на плечо, и они идут забирать сумку с вещами. — Я, может, даже обиделся!
— Не обижайся. Я планировал тебя встретить, но так уж вышло, что в одном из частных домов случилось возгорание, и пришлось присутствовать лично.
Стайлз даже и не думает язвить по поводу этого происшествия. Если шерифу пришлось присутствовать в таком месте, то это наверняка что-то очень серьёзное. Агент и не замечает, как начинает расспрашивать, что же случилось и чуть ли не порывается ехать к пожарищу прямо сейчас. Он словно наконец по-настоящему просыпается. Ему сложно держать себя в руках, он начинает задавать вопросы ещё до того, как получит ответы на предыдущие, выворачивается из объятий отца и словно смотрит на участок взглядом себя прошлого — не агента ФБР в кашемировом пальто, а школьника в разноцветных толстовках и неизменных клетчатых рубашках, который предпочитает пропускать приём «Аддералла», чинит старый джип матери скотчем и ругательствами и плохо играет в лакросс.
— Вот теперь мой сын вернулся, — улыбается шериф.
Пока они едут домой, молодой мужчина уже в третий раз гоняет по кругу одну и ту же тему, как заевшую пластинку. Отец отшучивается, что не хватало ему только федерала в обычном коротком замыкании, но Стайлз не сдаётся. Он спрашивает, спрашивает и спрашивает. Спрашивает в машине, за ужином, перед телевизором с бутылкой пива в руках. Он пытается разузнать абсолютно все детали случившегося, но история, хотя и вызывает какое-то невнятное жжение на затылке, остаётся такой же простой. Построенный даже раньше Бикон Хиллз дом в заповеднике, принадлежавший семье Хейлов, вдруг ни с того, ни с сего загорелся. Из выживших — только один, пока что не идентифицированный член семьи, мужчина. Все остальные трупы на данный момент на вскрытии. Мотивов для поджога нет, и скорее всего это чистейшая случайность. Стилински хочет ещё что-то спросить, даже открывает рот и поворачивается к отцу, но тот уже давно спит. Приходится разбудить его и отправить в спальню. Ноа просит сына не засиживаться, и федерал почти что соглашается, но, стоит ему переступить порог комнаты, как воспоминания о собственных расследованиях вытесняют благоразумие.
Стилински снимает с прозрачной доски фотографии, безжалостно отдирает красные линии скотча и берется за маркер. Он достаточно долго стоит с ним, стискивая в пальцах и понимая, что если влезет во всю эту заваруху, то обратного пути уже точно не будет. Кажется, проходит три миллиарда лет, прежде чем молодой мужчина всё же решается написать наверху доски «Пожар в доме Хейлов». Впервые за семь лет ночью его не мучают кошмары.