– Без проблем, – улыбается Стилински и убирает палец со спускового крючка, чтобы уже через мгновение засунуть пистолет обратно в кобуру. – У Глока нет курка.
Он в жизни, кажется, так быстро не двигался. Три минуты! Крепления поддаются с трудом. Ито сначала костерит его на английском, а после переходит на японский. Если она не врёт – а зачем ей? – у него осталось слишком мало времени. У него вообще его нет. Сколько ногтей он сломал?.. Кажется, даже вывихнул палец. И вот бессознательное тело Лори Талбот сваливается ему в руки. Сколько времени осталось? Девчонку некогда перехватывать по-человечески. Она висит мёртвым грузом и весит целую тонну. От аммиака текут слезы и режет в легких. Стилински взлетает по лестнице, но чувствует, что скоро выдохнется.
Только бы успеть. Последние метры до входной двери он преодолевает с таким уровнем адреналина, что вполне может разбить и кирпичную кладку. Что заставило Кейт устроить западню и сбежать от расставленного капкана?.. Он перелетает через чёткий пепельный контур и пробегает по инерции ещё метра полтора, а после резко останавливается. Ни Дерека, ни Бретта. Стилински даже не удивляется, когда отмечает смазанное движение где-то слева. Мужчина не слишком церемонится с девчонкой у себя на руках. Лори падает на землю так, словно она просто титановый манекен. Стайлз чувствует себя максимально собранным и чуть ли не всесильным, когда снова хватается за оружие. У Глока нет курка, Кейт.
– Привет, мой дорогой друг из Бюро, – Стайлз угадывает. Это действительно Кейт Арджент. Абсолютно здоровая и, видимо, довольная жизнью. И стоят они как в классическом вестерне. Ну, проверим, кто быстрее?
– Привет, больная ты сука, – огрызается агент. – Скажи мне, где…
Она не дослушивает. Молниеносное движение – Стилински даже кажется, что он слышит короткий щелчок, а после даже чувствует запах пороха, но это точно – бред, потому что сожжённая к чертям слизистая не способна на такие подвиги. Ему кажется, что может проследить траекторию пули. Он впервые в жизни, целясь в человека, сам нажимает на спусковой, а уже через четверть секунды вскрикивает. И ему кажется, что ему нахер оторвало левую руку. Стайлз отступает, натыкается на валяющуюся Лори и падает. Как же, сука, больно.
Более плотный мрак – дом Хейлов – вдруг расцвечивается оранжевым и красным. Ужасающе и красиво. Кажется, даже слышны крики боли. А потом уже не кажется. Потому что теперь Стайлз отчётливо различает абсолютно безумный волчий вой. Он улыбается и, кое-как поднявшись на четвереньки, даже позволяет себе рассмеяться:
– Прощай, Арджент.
Кейт не разделяет его веселья и снова наставляет на визави пистолет, медленно приближаясь. Стайлз не может прекратить смеяться. Он просто не в состоянии. Куда она попала? Его немного мутит, то ли от накопившейся усталости, то ли от стремительно покидающей никуда не годное тело крови.
– Прощай, Стайлз, – охотница поджимает губы. Стилински чувствует, что его сейчас вырвет, если он не перестанет смеяться. Его трясёт от истерики, слёзы текут по лицу. Справа ярко полыхает дом, а прямо перед ним, возможно, последнее его воспоминание в жизни.
Но иногда судьба действительно может преподнести мастер-класс по Божественным ходам. Стилински может написать об этом уже не эссе, а целый чёртов роман. Альфу он представлял неправильно. Уж точно неправильно… Но его так сложно рассмотреть за доли секунды, пока массивная тень сносит уже готовую на убийство Арджент. Хрясь! Сколько костей сломает обычный человек при таком ударе о землю? Судя по душераздирающему визгу Кейт – много. Стайлз кое-как убирает оружие обратно и прикусывает губу, со странным удовлетворением и спокойствием наблюдая за неясным танцем теней. Сбоку начинает слабо шевелиться Лори. Выкуси, старая японская стерва. Постарался, блядь. Смог!
Стилински ещё очень долго сидит на промёрзшей земле. Кажется, он становится всё легче и легче. В конце концов станет пёрышком. Очень хочется посмотреть, что будет делать самый страшный хищник Бикон Хиллз, не гнушающийся убийством собственной родни, но так хочется спать.
Стайлз прикрывает глаза. Всего на мгновение. И падает лицом в бесконечность. Всего на мгновение…
Комментарий к Часть 2. Глава 10.
* しかたがない (сиката га най, яп.) - ничего не поделаешь. Фраза широко распространённая в среде интернированных японцев. В начале двадцатого века особенно сильно антияпонские настроения проявились в Калифорнии, что позднее привело к созданию на территории США концентрационных лагерей во время Второй мировой. В сериале тема освещается в третьем сезоне.
========== Часть 3. Sin City’s cold and empty ==========
Секунда — почти всегда незначительная песчинка времени, но иногда она может стать причиной такого глубокого разочарования, непонимания и боли, что страшно становится.
Дерек не хочет загадывать, но он абсолютно уверен, что и через тридцать лет будет прекрасно помнить это ощущение собственного бессилия, незначительности перед обстоятельствами, словно его выпихнули из самолёта без парашюта, а лететь ещё километра два. Физика плевать хотела на его моральное состояние. Закон всемирного тяготения универсален и неоспорим, да и крылья эволюция людям выдавать никогда и не собиралась. Он точно будет помнить, как не успел остановить обманчиво спокойного Стайлза. Обычного такого человека, плотно сидящего на таблетках, который легко переступил издевательски изящную линию рябинового пепла и даже не обернулся.
Тогда, три часа назад, Хейл готов был врезать Бретту по морде только за скромное предложение обыскать все вокруг дома, произнесённое таким тоном, что даже будь у Дерека диапазон эмпатии приблизительно равен зубочисточному, он всё равно бы понял: Талбот полностью разделяет его аналогию со свободным падением. Но всё внезапно перестало иметь значение. В предыдущую встречу с Кейт придурковатый агент умудрился отхватить столько повреждений, что становится не только стыдно (это было дело оборотня, его личная история возмездия, прямо как у Дантеса, но сраный Стайлз вдруг решил, что всё возьмёт на себя) но и страшно. Федерал слишком любит вляпаться по самые уши… А мщение, по сути, никак не перевешивает ценности жизни Стилински.
Тогда, на триста километров севернее, рядом не было бледно-зеленого окровавленного Питера. Сейчас он есть. Выглядит откровенно хреново, но при этом крайне сосредоточен, и неудивительно — в его руках мелькает длинная изогнутая игла, явно когда-то давно позаимствованная у Дитона — стежок, стежок и стежок. Дереку кажется странным, что Питер не использует иглодержатель, но потом он примечает, что у молодого мужчины дрожат пальцы. Если подумать, так ему наверняка так удобнее контролировать этот острый кусок металла. Взрослый оборотень сидит на максимально отодвинутом водительском сидении и старательно сшивает кожу, вспоротую когтями. Дерек отстраненно думает, что дяде повезло: альфа, который их с Талботом отмудохал как котят, и Хейла мог бы с лёгкостью раскроить от паха до ключиц. А так всего-навсего сломал нос, пару ребер, да оставил автограф на боку. Стежок, стежок, стежок. От напряжения на обманчиво изящных и слабых кистях ярко проступают синеватые вены. Весь Питер обманчивый. Всегда так было. Юноша слышит, как игла прокалывает кожу, а нитка шуршит, пока оборотень вытягивает ее.
При любом другом стечении обстоятельств Дерека наверняка бы уже начало подташнивать. Но пока у него из альтернатив — только узкая дорога, зажатая с обеих сторон плотной сенью леса. Лучше смотреть на Питера. Ещё лучше было бы встать и, громко хлопнув дверью ещё одной пафосной тачки из коллекции, свалить отсюда как можно дальше. Парень переводит взгляд на собственные ноги. На уровне правого бедра на джинсах все ещё слишком хорошо просматриваются мокрые темные пятна, а довершает композицию ремень старшего Хейла. Ничего необычного. Просто кусок кожи за сильно завышенную цену из последней коллекции. Пряжка заляпана кровью. Если уж очень захочется, можно стереть постепенно высыхающую жидкость пальцем, чтобы прочитать пафосное “Майкл Корс”. Ремень здесь выполняет вполне практическую функцию — кровотечение было таким сильным, что пришлось импровизировать: регенерация не успевала заработать как надо. Ходить в ближайшие часы Дерек точно не сможет, хотя кости уже начинают срастаться.