– Ладно. Давай я попробую тебе всё объяснить, пап. Только надену штаны, и, пока мы поедем за Дереком, расскажу тебе буквально всё, – Стайлз уже начинает решительно отрываться от подушки и довольно сильно удивляется, когда шериф вдруг бросается ему наперерез. Ещё через секунду ладонь мужчины врезается ему в здоровое плечо и вдавливает обратно в мягкий плен пухового нежного облачка, которое зачем-то окрестили подушкой. Удивляться, кажется, дальше просто некуда, но вот федерал, забулькавший возражениями, сначала слышит, как что-то защелкивается около металлической части кровати, а потом чувствует и браслет от наручников на запястье. – Какого хуя?
– Вот теперь рассказывай, – шериф опускается обратно. Стайлз пару раз дёргает рукой. Бесполезно. Цепочка достаточно длинная, чтобы он мог дотянуться до лица или, например, поесть. Вот только дальше, чем на тридцать сантиметров от постели теперь не отойти. Умно.
– Блядь, ты правда считаешь, что мне до сих пор четырнадцать, что ли? – Агент даже и не старается скрывать своё неудовольствие. Вряд ли это просто шутка шерифа округа Бикон. И, Господь свидетель, Стилински просто понадобится немного больше времени, чтобы свалить из этой палаты. А дальше что? Из великой любви папочка запрёт его в камере? – Пап, я понимаю, пулевое, кровища, сгоревшее тело, снова пожар, те парни в заповеднике… Но теперь всё кончено. Сатоми во всём призналась. Я, правда, всё ещё не имею на руках ничего, кроме устных показаний…
– Помолчи, – обрывает сына Ноа. – Просто заткнись, Стайлз, я прошу тебя. Ты лежишь сейчас такой спокойный, и опять твоё седалище тащит в какую-то кучу грязи. Ты вообще понимаешь, что это было не просто пулевое? Пуля прошла через мягкие ткани и застряла в ключице, расколов её на такие мелкие части, что медикам пришлось грузить тебя в вертолёт…
– Вертолёт? – Агент старательно молчал, но теперь он не в состоянии сдерживаться. – Какой… Да о чём ты вообще?
– Мы в другом округе. Не перебивай меня. Тебя доставили в больницу и сразу же на операционный стол. Четыре часа только кости собирали. Сейчас в твоём плече титана больше, чем у сраного робокопа. Держи, сыночек, сувенир, – окончание душещипательного монолога выходит особенно ядовитым, потому что Стилински извлекает из внутреннего кармана форменной куртки пулю. Стайлз сглатывает. Когда он смотрит на довольно небольшой кусок металла, у него начинает ныть прооперированное плечо. Собранное по кускам, как заявляет мужчина. Пуля ложится рядом с телефоном. – И готовься отдыхать здесь как минимум две недели. Потом еще месяц или даже полтора на реабилитацию. И, конечно, она будет максимально далеко от Бикон Хиллз. Потому что в противном случае ты точно найдёшь, где бы тебе убиться. А я… Я, знаешь, не готов хоронить единственного сына.
Стилински резко замолкает. Стайлзу неуютно и практически больно. И с такой проблемой не поможет разобраться даже вся та братия психотерапевтов, с которой он успел пообщаться за свою достаточно долгую жизнь. Отцу действительно досталось. Двенадцать дней, а какое количество потенциально смертельных и травмоопасных ситуаций? Агент успел сбиться со счёта. Он сползает чуть ниже, сгибает ногу в колене и слегка толкает Ноа в спину.
– Эй, пап. Я всё сделаю, как ты хочешь. Две недели, потом ещё шесть.
– Но? – даже не собирается поворачиваться. И тонко чувствует, что у Стайлза действительно есть свербящая просьба. Вполне ожидаемое “но”.
– Я могу хотя бы увидеться с Дереком?
И снова – день сурка. Разве что Стайлз практически не покидает палату. Второй и третий дни (отец всё же смягчился и отстегнул наручники, хотя и пообещал оставить их на посту дежурного врача и приплатить, чтобы агент Стилински точно не рискнул нарушить своё же обещание) мужчина ещё как-то выносит. Просто старается больше спать, но то и дело снова возвращается в реальность светло-бежевых больничных стен и молчащего мобильника. О Дереке нет вестей. На пятый – без изменений. Проходит неделя. Каждый помощник шерифа в о́круге настолько затрахан поисками подростка, что даже добродушный Пэрриш не хочет выходить на работу. Ежедневная однообразность не разбавляется практически ничем. В обед Стайлз не может вспомнить, что подавали на завтрак.
А потом отпускает. Как будто струна лопнула. На тринадцатый день Стилински просыпается, уже привычно садится на постели и сует ноги в тапочки. Вид из окна непримечательный, да и за две недели там вообще ничего не произошло. Это Стайлза не беспокоит. Впрочем, его не беспокоит и растворившийся в заповеднике Хейл. Если это – политика игнорирования, тем лучше. Лучше, чем вполне большая вероятность того, что Дерека всё-таки найдут. По весне. Пусть подросток окажется скотиной, но хотя бы живой скотиной. Гораздо удобнее и проще беспокоиться только из-за счёта на медицинское обслуживание. Но и об этом – не надо. Просто ещё пара лет без отпусков. Первым – по светлым коридорам. Ослабить галстук. Напомнить себе (и, конечно же, забыть) полить фиалку. Жалюзи опустить. Вечером – томные посиделки с Джеком. Джек немногословен, но зато у него истинно американские корни. Дэниэлс и Мальборо – это просто замечательная компания. Стилински стискивает зубы и отодвигается от окна. Пару дней назад отец перевёз все его вещи, нет нужды даже возвращаться в Бикон Хиллз. Пока он не слишком уверен, плохо это или замечательно.
Стайлз делает над собой великое усилие и закрывает своё отвратительно настроение ширмой. Когда Ноа забирает его, чтобы подбросить до аэропорта, если особо не присматриваться, всё выглядит вполне нормально. Вот только шерифу достаточно и короткого взгляда. Агент разваливается на сидении и, открыв окно, закуривает, даже и не собираясь интересоваться мнением полицейского на этот счёт. Привычка даёт ему право забыться на пару минут. Очень удобно, когда не хочешь говорить.
– Я решил выйти на пенсию, – вдруг ни с того, ни с сего заявляет Стилински-старший. Январь почти кончился. Стайлз не уверен в своих чувствах. Он, наверное, в последнее время ни в чем не уверен. Не стоило ему выпадать из своего непримечательного анабиоза. Сидел бы тихо в Нью-Йорке. Писал бы рапорт каждые полгода. Было бы проще. – С февраля порекомендую Пэрриша на должность.
– Ну так и удачи ему.
Удаётся помолчать ещё немного. Стилински щелчком отправляет окурок в последний полёт и поднимает стекло. За время, проведённое в больнице, он приобрёл откровенно бандитский вид. Плевать. Отец выглядит… разочарованным? Тоже, хотя и очень стыдно, но по большей части плевать. Вчера плечо ныло, а швы чесались так, будто изнутри пыталось что-то прогрызть себе путь на свободу – плевать. На всё плевать.
– Стайлз. Это ведь не конец света, – снова подаёт голос пока-ещё-шериф-Стилински. Всё-ещё-кадровик-Бюро приподнимает брови, как можно более прозрачно намекая, что не намерен вскрывать этот гнойник: ни теперь, ни вообще когда-либо в будущем. Быстро похороним всё произошедшее. И пусть могила зарастёт ковылём, крапивой и аконитом. – Он ведь просто подросток. Может, сбежал из города. Если так и случилось, я более чем уверен, что он очень сожалеет из-за того, как это произошло.
– Или охотники разрубили его на две хмурые половинки и скормили свиньям, – ядовито шипит Стайлз, раз уж отец так сильно ждёт от него хоть какой-то реакции. – В любом случае, мы с тобой нашим коллегиальным судом представителей исполнительной власти великих Соединённых Штатов оправдываем его вертлявую волчью задницу. Надеюсь, он теперь будет умнее и не трахнет очередного какого-нибудь Ван Хелсинга.
Шериф больше не поднимает эту тему. Достаточно долго, чтобы Стилински действительно начал успешно выкидывать Дерека из головы. Относительно успешно. Чем усерднее Стайлз старается, тем чаще зеленоглазый мальчишка влезает между размышлениями о списке дел на вечер и технике дыхания – в программе реабилитации много упражнений.
Февраль – сыро и холодно. Вода в бассейне воняет хлоркой. Если не начать вырубаться от усталости, снова приснится оборотень. Сверкнёт льдистыми светоотражающими зрачками (у кошек такие) и влезет куда угодно. В царстве Морфея – живой и спокойный. Улыбается, шутливо порыкивает, кидается попкорном. Касается, роняет голову на плечо, зевает, пока устраивается рядом. «Я ненавижу тебя! - Стайлз повышает голос и просыпается, но, уже бодрствуя, продолжает - Съебись из моей головы».