А он не съебывается. Он остаётся там. За пределами черепа, возможно, догнивает где-нибудь в канаве. А в снах и мыслях – ничего, даже можно поверить, что реальный. Стилински уже не кажется, что он сходит с ума. Он в этом полностью уверен. Именно поэтому для него вполне нормальным шагом оказывается подача ещё одного рапорта, а после – совершенно неожиданный звонок, который наверняка заставляет собеседника подскочить с постели среди ночи.
– Я знаю, что ещё не разобрался по предыдущему долговому обязательству, – Стилински прикусывает костяшку пальца, а после шагает на кухню, чтобы встретить там рассвет со своими старыми друзьями. Мальборо и Дэниэлс не осуждают. Никогда. И не советуют поискать себе какую-нибудь другую компанию. Из живых, например, людей. Поговорить про расставания, поделиться. – Но мне просто жизненно необходима твоя помощь. Пока больше ничего сказать не могу, просто не уезжай никуда из города, ладно?.. Спасибо.
========== Часть 3. I can’t see clearly when you’re gone ==========
– Пойдём. – Питер звучит уверено, и больше в нём нет никаких новых противоречий или черт, разительно отличающихся от того, к чему Дерек привык. Чтобы полностью зализать раны, понадобилось сорок восемь часов. По словам старшего Хейла, ещё повезло. Не провоцировать. Но теперь они вдруг оказались на одной стороне. С общей целью. Об этом Питер не говорит, но смотрит… Со странно нервирующей смесью надежды и необоснованного возбуждения.
Дереку на пару миллисекунд даже хочется отвернуться, как будто оборотень вполне может вот прямо сейчас подрочить от собственной эмоциональной нестабильности. Долго раздумывать над тем, что это состояние ему напоминает, не приходится. Юноша видел Стайлза под его чудо-пилюлями. Половинка прозрачная, вторая - матовая, вроде кофейного оттенка. «М. Стилински» на этикетке. А взгляд… Да и чёрт с ним. Хейл интерпретирует его как просьбу остаться до конца. Хотя бы до антракта в выступлении волчьего Дю Солей. Снова Стилински. Дирижёр цирка перевёртышей… Он вообще достаточно много вот таких колючих фразочек изрёк. И ещё больше оставил при себе. И теперь, получается, ничего не скажет. У Питера ведь нет оснований врать, верно?
Зайчонок. Парень вспоминает о прозвище, сдобренном ругательствами, когда умывается. И накатывает. Дерек сначала цепляется за раковину, а потом отваливается от нее, стоит когтям, скрежетнув по камню, издать такой мерзостный звук, что в голове образовывается каша из содержимого.
Он стремительно теряет контроль. Хватается за обманчиво безопасную изогнутую трубу полотенцесушителя. Даже боль от обожжённой ладони не может вернуть в норму. Дерек вбивается затылком в стену и соскальзывает на пол. Сердце пляшет то ли где-то в кишках, то ли в горле. Альфа. Первая часть спирали. Бета - когда первая перетекает во вторую. Омега - третья, но не по значимости. И - в цикл.
Почему-то помогает. Вот и ладно.
– Когда мы закончим, я думаю прийти к его отцу, - заявляет Дерек уже в лифте, неотрывно следя за сменой цифр на электронном табло. Вполне логичное и адекватное желание. Вот только Питер, привалившийся к стене, хмыкает:
– Пойдешь к убитому горем шерифу, чтобы объяснить ему по чьей вине погиб его сын? Даже для меня было бы жестоко.
Питер звучит… Правильно? Очень расчётливо и рационально. Как будто это весь мир вокруг ошибается и раз за разом набивает одни и те же шишки, а вот Хейл – наоборот. Дерек решает не слишком вдаваться в подробности. Если он примет и эту ответственность, то просто съедет чердаком. Да, это извращённая логика, бегство от правды, и ничего больше. Первая стадия. Или вторая. Юноша колеблется между очень явным отрицанием и неявным гневом. И страхом. Просто вишенка на торте.
На вполне логичный вопрос о том, куда они всё-таки едут, мужчина не торопится отвечать. Делает видя что очень занят дорогой – и в крайней степени красноречиво придерживает руль в одном положении указательным пальцем. Позёр. Дерек отводит взгляд от собственного плеча, обтянутого ярко-красной клетчатой рубашкой (конечно, его рубашкой, и пусть дядя считает племянника полным дебилом, который как девочка крадёт у парня шмотки) которую они так и не забрали после того… Чего «того»? Точно. Вожделения. Так это называлось в понятийной системе федерала. Не влюблённость (ему же не двенадцать, в конце-то концов) и не любовь. Просто похоть, желание, чувственное влечение…
– Так, куда? – Очень не хочется терять контроль. Снова. Нужно переключить голову. Дать мозгу другую тему для обмусоливаний. У них и без этого достаточно неприятностей и сложностей. Питер, правда, относится к этому нигилистически: когда ему звонят из офиса шерифа и сообщают про Камаро на штрафстоянке, он только очень пристально смотрит на племянника, что-то мурлычет полицейскому (тот очевидно ошарашен) и, попрощавшись, вытаскивает из сотового симку. Ценности бессмысленны. Ровно как и человеческая жизнь. Себя Питер явно считает чем-то большим, чем человек. Ни слова о машине. Жаль. Дереку она очень понравилась. Интересно… А тот дурак из подземного гаража, он вообще осознал, что произошло?
– К Хименесу, конечно, – тон не оставляет никакого пространства для маневра. Хейл как бы говорит, что мальчишке знать план необязательно. Пару дней назад юный оборотень не полез бы за словом в карман и обязательно бы возмутился. Но пока… Пока лучше просто держать язык за зубами и надеяться, что Питер все предусмотрел.
Глупо. Очень глупо. Глупо в такой превосходной степени, что стремится в стратосферу. Глупо было ожидать, что все не решит скатиться в какое-то дерьмо. Стайлз бы сказал - ёб твою мать, мы в заднице. Или: боже, мы настолько на дне, что снизу некому стучаться. Дерек ничего не говорит. Дерек держит очередную белую рубашку Питера в одной руке, перекинув ее как официант полотенце - через предплечье, а ботинки - в другой. Брюки сиротливо покачиваются на ближайших кустах.
«Это пиздец». - Констатирует юноша. Здесь было что-то вроде палаточного лагеря не слишком умелых туристов: малая организованность пространства, некоторые тенты натянуты откровенно дерьмово даже по мнению Дерека. Сейчас здесь нет нихера. Ну, кроме мечущегося создания, от взгляда на которое у Хейла поджимаются яйца, безжалостно добивающего оставшихся каким-то чудом в живых членов стаи. И это – альфа? Мама, да, вроде как и Лора (о них всё ещё физически неприятно думать, как будто бы они осуждают его за произошедшее) при полной смене личины смотрелись куда привлекательнее. А это… Это что-то за гранью добра и зла. Если бы у подростка хоть кто-нибудь спросил его личного мнения на счёт происходящего, он бы просто не смог ответить. Ксеноморф не такой уж и страшный, потому что не существует. Огромная антропоморфная херня в волчьей шкуре и без человеческого разума в башке - просто в высшей степени страшная. Дерек не хочет заглядывать в отливающие рубиновым глаза.
Питер – вот это чудовище, которое всегда в нём дремало до пожара – просто безжалостная мразь. Эта простая мысль так удивительно быстро приживается внутри, что Дерек с большим удивлением обнаруживает себя за тем, что он относит вещи дяди к машине и складывает на сидение. Он не успевает решить, что ему с новой информацией делать, возвращается альфа. Юноша смотрит на спокойное человеческое лицо, а видит перекошенную звериную морду.
– Ты здесь закончил? – Как можно более миролюбиво интересуется оборотень. Питер вытягивает откуда-то пачку салфеток и принимается методично протирать испачканные пальцы. Кажется, не видит совершенно ничего ужасающего в том, что сделал. Даже улыбается.
– Да. Теперь подождем хода Матео. Сил у него поубавится. Вернём себе землю, заново отстроим дом, снова соберём стаю. Все будет как раньше, Дерек. Мы ведь отомстили Арджентам за их выходку.
Подросток кивает и обходит машину. Ага, будет. Не будет ни Лоры, ни Коры, ни Талии, не ожидается появление вообще всей семьи, зато в программе заявлен психоделический, явно вдохновленный Лавкрафтом хтонический локальный ад. Наверное, именно в эту секунду Дерек и решает свалить куда подальше, сложно сказать. Экстерном проходит все стадии и наконец принимает известные ему факты как должное: Питер чокнутый. Дом дважды сожжён. Вся семья мертва. Как и Стайлз Стилински. В городе его больше ничего не держит.