Когда Хейл оказывается перед шерифом, то выглядит действительно как «сопляк с травмирующим событием в анамнезе», с которым не захотят работать соцслужбы. Шериф, конечно, всё ещё немного зол на великовозрастного сына за его выходку, но ему так искренне жаль Дерека, что это затмевает любое недовольство.
Снова приходиться рассказывать. Ноа задаёт вопросы не непрерывным потоком, и с ним общаться проще. Но при этом куда сложнее, чем с тем же Стилински, что измеряет шагами комнату. Дерек сидит за столом и постоянно чувствует взгляд внимательных карих глаз на себе. Ровно до того момента, пока история не оказывается полностью рассказанной, а шериф не выводит сына переговорить за дверью. Дерек забирает со стола чашку с давно остывшим кофе. Он намеренно не вслушивается в то, о чем говорят мужчины на крыльце. Только морщится, когда они возвращаются, а от наклонившегося к нему Стайлза несёт сигаретами.
- Мой друг позвал нас всех на ужин, а я совершенно не представляю, что можно принести в качестве подарка. Так что буду очень рад, если ты согласишься в бешеном темпе проехаться со мной по магазинам.
«Как будто я могу отказаться, придурок». - Говорит взгляд Хейла, но он всё-таки выдавливает из себя тихое вербальное согласие.
Когда он вынужденно натягивает шмотки Стайлза, пока последний словно эпилептик скачет вокруг своей «детективной» доски, то чувствует себя как минимум идиотом. Красная толстовка, серьёзно? Стилински ещё приходится подождать – он снова закидывается своей наркотой и становится похожим на неуправляемое торнадо, которое сначала около стола обрезает распечатанные фотографии – Дерек чувствует щемящее чувство между рёбрами, когда бросает взгляд на то, что осталось от их дома – а потом приклеивает их на доску. У него дрожат руки, он кусает губы, переминаясь с ноги на ногу, словно пританцовывая на месте, пока он что-то пишет на доске. «Подозреваемые» - читает оборотень. Пока там только одно имя – Алан Дитон. И после слова «мотив» - три больших знака вопроса.
- Так зачем ты жрёшь таблетки? – вскользь интересуется Дерек, когда оказывается на уже знакомом пассажирском сидении. Стилински поворачивается к нему и смотрит так, словно забыл про его существование, а потом начинает что-то тараторить по про невозможность сконцентрироваться, создавать дружеские и иного вида отношения, перескакивает на свою работу и сворачивает на друида. Хейл теряет нить и смотрит на чужой рот, словно пытаясь читать по губам.
Стайлз щёлкает пальцами прямо у него перед лицом:
- Просыпайтесь, мистер Андерсен, - кажется, для него это просто какая-то игра. Он постукивает пальцами по рулю, как будто в машине играет радио. – Приходит час выбора… Выбора хорошего алкоголя для крайне грустной вечеринки с маленькими детьми.
- Я думал, мы займёмся расследованием, - Хейлу надоедает слушать стук, и он довольно резко накрывает чужую руку, прижав пальцы к рулю. Стилински отмахивается от него и начинает настукивать ритм левой рукой, а после очень широко – и немного маниакально – улыбается. И ему очень не везёт притормозить на красный сигнал светофора. Дерек примеривается, кладёт руку на чужой затылок и придаёт голове ускорение.
- Ах ты ж блядская псина! – Взывает Стилински, приложившись о руль лицом. – ты в моей кровати спал, неблагодарная ты скотина, господи… Я и так собирался начать расследование, мелкий ты пиздюк… - он приподнимается на сидении и придирчиво разглядывает себя в зеркале заднего вида. – Мой друг, к которому мы сегодня пойдём, а ты будешь на этой вечеринке и дальше вот таким молчаливым и очень хмурым, очень долго работал у Дитона.
Хейл отворачивается к окну и никак не комментирует ни «блядскую псину», ни «неблагодарную скотину» и «мелкого пиздюка», задумывается о ценности той информации, что может выдать друг Стайлза. По его скромным предположениям ценность будет отрицательная.
- Тебя реально зовут Стайлз, Стилински? – интересуется он ещё через пару минут, пока мужчина крайне подробно рассказывает, что именно из-за работы в ветеринарной клинике Скотт и решил стать врачом для животных, а после уехал в Сан-Франциско…
- Я не использую настоящее имя, - тут же переключается агент, а после паркуется. – Можешь звать меня по фамилии. Можешь – Стайлз. Все зовут меня Стайлз, знаешь ли.
Дереку приходится шагать довольно быстро, потому что мужчина практически бежит. В таком состоянии он вполне мог бы попросить называть себя «папочкой», наверное. Чужое сердцебиение зашкаливает. Хейл задумывается о том, что стоит выкинуть эти чёртовы таблетки, потому что такой Стайлз бесит его ещё сильнее. Но всё ещё хочется оставаться где-нибудь поблизости. Наверное, чтобы стукнуть обо что-нибудь и потешить свое самолюбие сложносочинёнными матными выражениями.
========== Часть 1. Глава 5. ==========
- Так что принято дарить на Рождество?
Стайлз спрашивает это после третьего, почти юбилейного, променада мимо магазинов торгового центра. Он поистине неутомим, если как следует закинется «Аддераллом». Хейл натолкнулся на прозрачную пластиковую баночку в ванной, но название ему мало о чём говорило, ровно как и инициалы «М. Стилински» на этикетке. «М. Стилински» должен быть серьёзным человеком, а не таскать его от бутика штор к стойке с хэнд-мэйд пряниками и обратно, потому что никак не может определиться.
- Давай соберём набор для чайной церемонии, - слышит Стайлз. Идея ему нравится. Обезличенный подарок для всей семьи, кроме детей. Он тщательно выясняет у Дерека, насколько он знаком с традициями подобного рода мероприятий. Оборотень, кажется, приобретает и некоторые экстрасенсорные способности, потому что его вообще не удивляет, когда мужчина вытягивает из кармана бумажник, отсчитывает несколько купюр и сует ему в карман толстовки, а сам буквально испаряется. Точнее, Стилински нравится так думать.
Он скрывается между книжными полками, пока не испытывая судьбу и позволяя подростку перейти к выполнению задания. В магазине играет уже давно набившая оскомину праздничная песенка. В Нью-Йорке Стайлз вообще не снимал наушники в магазинах, особенно на Рождество. Синатра хорош только первые пятьдесят раз. И не в тот момент, когда ты ловишь такси, стараясь не уронить покупки к романтическому ужину, в чужом городе, а входящее смс сообщает тебе об окончании почти трехлетних отношений. Таксист улыбается и прибавляет громкость. «А мы, любимая, прощаемся в объятиях друг друга».
Теперь есть повод недолюбливать и Чикаго, и «Пусть снег идёт», не правда ли?
- Могу Вам чем-нибудь помочь? – интересуется один из консультантов, и Стайлз просит указать ему полку со словарями. «Что ж, странный подарок на праздник,» - наверняка думают о нём, предлагая для англо-латинского словаря яркий пакетик с оленями и весёлым Сантой. Стилински не видит смысла что-то объяснять.
Он направляется в магазин игрушек, потому что помнит про троих детей МакКолла (больше всё-таки из-за того, что Ноа подсказывает ему, потому что в голове Стайлза уже не Хиросима - там настоящий огненный шторм из обломков мыслей и домыслов) и пристрастие маленьких девочек к мягким игрушкам. Практически все плюшевые звери выглядят как убийцы в сотом поколении, кроме трёх более-менее нейтральных медвежат с сердечками в лапах. Степенная продавщица рассказывает, что каждая игрушка поёт какую-нибудь песенку.
- Они нравятся девочкам? – говорит Стайлз, и только от одного вида вытягивающегося лица женщины чувствует себя очень лишним во всём этом королевстве подрастающего поколения. Где-то около кассы плачет ребёнок, и очень знакомый голос начинает его успокаивать. Агент хватает всех троих медведей и торопится на звук. Он замечает Лидию – снова Мартин, надо полагать, - присевшую около рыдающего мальчишки на корточки. Женщина что-то мягко объясняет ребёнку, после целует его в лоб и поднимается. Стилински не решается подойти, только провожает тонкую фигуру, словно сотканную из солнечного света, долгим взглядом. Она, как и всегда, прекрасна. Наверняка закончила суперпрестижный колледж, села в кресло директора и всё из этой оперы. Ему хочется стать невидимым, слиться со стеллажом, заставленным конструктором «Лего», только бы Лидия, обернувшись, не увидела его с двухдневной щетиной, гнездом на голове и в старых кроссовках.