— Загробную, — возразила та мрачно и, поднявшись, прошагала к окну, сняв с подоконника наполненную вязкой массой миску. — На, — подбодрила Нессель, установив нервно вздрогнувший всей поверхностью кисель перед ним и вручив ему ложку. — Трескай.
***Остаток вечера Курт провел в постели, выслушивая краткие и довольно разрозненные повествования хозяйки дома о ее жизни. Вопросов он уже почти не задавал — Нессель, к человеческому общению явно не привычная, но столь же явно по нему стосковавшаяся, говорила теперь сама, все более подробно, многословно и охотно; сам он, слушая эти во многом знакомые ему и довольно типичные для всей Германии рассказы, прислушивался и к себе, отмечая с неудовольствием, что выздоровления придется ожидать долго. Какие бы похвалы ни расточали ему наставники и даже противники, сколь бы ни был уникален его необыкновенно стойкий организм, а все же пребывание на пороге смерти бесследно для него не прошло — голова при излишне резких движениях или долгом пребывании в вертикальном положении по-прежнему кружилась, в висках время от времени простреливала нездоровая пульсация, а в груди нет-нет, да и просыпалась вновь пусть слабая, но все же довольно ощутимая боль.
Поданное ему перед сном питье Курт принял, уже не переча и не споря, так же безропотно приняв и очередную порцию омерзительно пресного бульона и столь же безвкусное овсяное варево. «Зови, если что», — предупредила Нессель напоследок и, затушив свечу, удалилась за одну из дверей в дальней стене. В темноте осталась гореть лишь лампада на ее самодельном алтаре, на котором сегодня, поминутно оглядываясь на своего пациента, она что-то переставляла и перекладывала. Теперь, как он рассмотрел, когда Нессель ушла, осиновых веточек осталось две, а красной нити поперек груди его воскового подобия уже не пролегало; говорило ли это о том, что, по ее мнению, миновал кризис, Курт сказать затруднился.
— А ты быстро выправляешься, — подтвердила его мысль Нессель, поутру милостиво позволив полакомиться раздавленным почти в паштет кроликом, столь же пресным, как и употребленные прежде кушанья. — Занятный ты человек, как я посмотрю… — мгновение она помедлила, словно решая, следует ли произносить это вслух, и тихо, серьезно вымолвила: — На тебе проклятье. Ты знал?
Курт тоже заговорил не сразу, всматриваясь и вслушиваясь в то, что было в памяти — крик в спину, отдавшийся эхом от каменных стен подвала. «Будь проклят!»…
— Догадывался, — отозвался он, наконец.
— Предсмертное проклятье, — уточнила та, скосившись в его сторону исподлобья, и, не услышав ни возражений, ни согласия, докончила: — Предсмертное проклятье женщины.
— Хочешь, чтобы я рассказал, как это могло произойти? — уточнил он, и Нессель отвернулась, нервно передернув плечами:
— Не особенно. Всего лишь намеревалась предупредить. Я пыталась снять его, но она, кем бы ни была, много сильней меня, я даже не могу нащупать, к чему оно привязано, это проклятье.
— В каком это смысле?
— Я не знаю, что оно делает, если тебе так понятней. Просто — словно туча над тобой, и она ждет поры, когда ей позволено будет разразиться молнией. Покамест тебя что-то ограждает — какая-то сила, которой ты угоден; когда ты сделаешь что-то, что этой силе не по нраву, ты лишишься ее покровительства, и тогда… Я не знаю, что случится. Знаешь, вообще, это можно снять, если найти кого-то более опытного или — хорошего священника, с понятием. К слову, — заметила Нессель, кивнув на деревянные четки, возвращенные минувшим вечером в его владение, — их хозяин — тот сгодился бы.
— Четки мои, — возразил Курт, и та пренебрежительно покривилась:
— Не заливай. Они намолены, аж светятся, а ты не похож на человека, любящего хотя бы изредка поминать имя Господне не всуе. Их ты получил, уж не знаю, каким путем, от того, кто их носил не ради красоты.
— Признаю, права. Это дар. Вот только, к сожалению, тоже — предсмертный.
— Значит, — развела руками та, — предсмертное благословение против предсмертного проклятья. Поглядишь, что будет сильней. Опять скажу, что человек ты занятный; как в твое прошлое ни загляни — рядом все время чей-нибудь труп…
— Хорошая причина избавиться от моего общества поскорее, — заметил Курт наставительно. — Не хочу отплатить тебе за твою заботу тем, что ты станешь очередным трупом из моего прошлого. Происшествие с ядом — да, имело целью не меня, однако и без того в моей жизни врагов предостаточно, и в последнее время они проявляют к моей персоне особенно нездоровый интерес. Страдают же при этом, как ты верно заметила, другие.