— Сейчас я тебя выпустить не могу, — категорично отрезала Нессель. — Ты оправляешься быстро, это точно, однако недостаточно быстро для того, чтобы встать и уйти — ты от ветра шатаешься. А здесь, как я тебе уже сказала, никто тебя не найдет; и значит, меня тоже. Тревожиться не о чем.
— Никто не знает сюда дороги, ты говорила? — усомнился он. — Но как же тогда твои деревенские соседи находят твою помощь, если она им вдруг безотлагательно требуется? Стало быть, кто-то все же знает, как тебя найти.
— Никто, — отрезала она. — Ни одна людская душа. Я узнаю, когда требуюсь. Они просто входят в лес, если им что-то нужно…
— … а тебе их просьбы сороки на хвостах приносят? — договорил Курт, не скрывая усмешки; та нахмурилась:
— Это не шутка. И ничего я тебе объяснять не стану, ты все равно не поймешь и не поверишь.
— Расскажи, — попросил он примирительно. — Обещаю более не насмехаться. Просто все это…
— Странно, знаю, — покривилась Нессель. — Для меня самой было странно, когда осознала, что я могу. Я, конечно, не разговариваю со зверями так, как с людьми, но… Знаешь, я сама не до конца понимаю, как это происходит. Если бы ты имел некоторое представление об охоте и поиске следов…
— Представление о поиске следов я имею неплохое, — заверил он. — И об охоте в некотором роде — тоже.
— Тогда — это похоже на то, как ты понимаешь, что здесь прошел кто-то, хотя никак не можешь указать, какой именно след говорит об этом; это — словно знаешь, что за тем кустом притаился кто-то, хотя ты его не видишь и не слышишь. Так я знаю, как посмотреть на зверя или как заговорить с ним, чтобы он меня не тронул, или узнаю, что в этом лесу меня ищет кто-то, кому я нужна. Это…
— Чутье?
— Да. Что-то вроде… Послушай; я не сумею этого объяснить словами, — оборвала она сама себя. — Себе я этого растолковывать не пыталась, а другим не приходилось, сам понимаешь — некому было. До тебя никого особенно не интересовало, что я делаю и как, что при этом думаю и говорю. Просто поверь мне — здесь ты в полнейшей безопасности, а уйти тебе сейчас никак нельзя.
— Однако я должен, — возразил Курт уже серьезно. — Я ехал по делу — по важному делу, и меня ждут. Я должен быть в Ульме не позднее, чем дня через три. Далеко отсюда до Ульма?
— Не знаю; деревенские, быть может, скажут, однако до деревни ты не дойдешь и в седле тоже столько не высидишь, поверь мне.
— Верю, что самое скверное, — вздохнул он. — Но идти — должен. Неужели у тебя не найдется способа поставить меня на ноги быстро?
— Поставить на ноги быстро? Могу, — кивнула та раздраженно. — Сделать из тебя чучело. Сойдет?
— Я серьезно, Готтер; быть может, есть какое-нибудь особое снадобье на подобный случай? Хоть что-нибудь, что, пусть и не исцелит, но хотя бы придаст сил, чтобы добраться до Ульма? а довершить лечение ведь можно и на месте.
— Я целительница, а не чародейка, — отозвалась Нессель недовольно. — И далеко не святая чудотворница. И знаю еще далеко не все травы и не все рецепты и…
На миг ее голос запнулся, взгляд скользнул в сторону, возвратившись к пациенту нехотя, и Курт нахмурился, вопросительно заглянув ей в лицо.
— Что такое? — уточнил он взыскательно. — Что-то припомнила? Есть такое средство, верно?
— Не суетись, — внезапно упавшим голосом осекла та, оглядывая его пристально и словно бы оценивающе; долгие полминуты в домике стояла тишина, и, наконец, Нессель выговорила нерешительно и тихо: — Есть средство. Но оно… непростое.
— В каком смысле?
— Во всех. Я говорю не о настойках и мазях, чтоб ты понял. Я говорю о том, что пробуждает в тебе багрянец. Готов ты поступиться своими воззрениями ради дела, к которому так торопишься?
Курт отозвался не сразу, и тишина вернулась снова, протянувшись еще дольше, еще тягостнее; он смотрел в сторону, но взгляд Нессель на себе ощущал всей кожей — внимательный и настороженный. Если правдой было все, сказанное ею, над его головой в эту минуту наверняка вертелся целый вихрь багряных мыслей…
— Это, — сказал он, наконец, осторожно подбирая тон для каждого произносимого слова, — нечто более серьезное, чем твои веточки и нитки? Я понимаю верно?
— Верно, — кивнула та, уже не отводя взгляда. — Тебе придется мне довериться. Придется открыться. Если попытаешься снова начать эти выкрутасы, не впустить меня, отгородиться — ничего не получится; мало того, может стать лишь хуже, потому что лишит тебя и тех малых сил, что есть сейчас.
— В этом и заключается сложность? — уточнил Курт, и она поморщилась: