Увернуться от крепких прохладных рук он сначала не успел, а спустя мгновение — не пожелал, ощущая, как уходит головная боль, самого наличия которой не замечал до сего момента, умеряется тошнота, и лишь слабость одолевает все больше и больше, захватывая все тело — ноги, руки, слипающиеся веки, сам рассудок…
Курт зажмурился, вдохнув глубоко, полной грудью, подобравшись всем телом, и показалось даже, что его засыпающий мозг — просто такая же мышца, напрягшаяся перед ударом; словно в тумане перед памятью проплыло ухмыляющееся лицо Хауэра и насмешливое «в голове мышцы не накачаешь»…
— Прекрати, — осадила Нессель, довольно ощутительно шлепнув его ладонью в лоб, отчего в затылке прострелило короткой резкой болью; он зашипел, поморщась, и та наставительно кивнула: — Сам виноват. Прекрати. Ты мне мешаешь.
— Мне не по душе то, что ты делаешь.
— Ага, стало быть, тебе по душе выкрикивать всякий вздор и вскакивать в холодном поту?.. Прекрати рыпаться и расслабься, я пытаюсь тебе помочь — ты должен уснуть, причем уснуть спокойно.
— Не хочу, чтобы копались в моих мозгах, — отозвался Курт твердо. — Неужто у тебя не найдется какого-нибудь сонного снадобья — средь таких-то запасов?
— Вот когда уйдешь отсюда, тогда и станешь лечиться, как вздумается, а покамест — делай то, что я говорю. Да перестань, — чуть смягчилась Нессель, когда он дернул головой, снова увернувшись от ее ладони. — Нигде я не копаюсь, всего лишь пытаюсь успокоить твои нервы. Не надо меня бояться. Желай я тебе зла — у меня была бы куча возможностей сделать с тобою что угодно, пока ты был без сознания. Усек? Лежи смирно, закрой глаза и вообрази что-нибудь хорошее; если уж ты в силах мне воспрепятствовать, стало быть, можешь и помочь.
Глава 3
Вообразить что бы то ни было не вышло, и снов в этот раз не было вовсе — отдавшись на волю своего лекаря, Курт успел заметить лишь то, как расходится по телу приятное расслабляющее тепло; веки сомкнулись и тут же поднялись, и лишь по чуть потемневшему квадрату окна стало ясно, что в действительности он проспал не один час. В теле снова ощущалась слабость, но на сей раз не тяготящая, не гнетущая, а блаженная, словно эти несколько часов он пролежал на берегу под греющим, но не палящим солнцем, и лишь под грудью давило что-то на ребра, но тоже едва-едва, растворяя теплоту по всему телу. Скосив глаза вниз, Курт замер, глядя в яркие, как две свечи, глаза серой кошки с большим белым пятном на шее. Кошка смотрела в ответ пристально и словно оценивающе, так же неподвижно, как и он, еще мгновение; наконец, неспешно поднявшись, она выгнула спину, потянувшись, и перебралась выше, подвернув под грудь лапы и деловито устроившись у него под самым подбородком.
— Quam belle[15], — пробормотал он с усмешкой, и мохнатая грелка закрыла глаза, уложив голову рядом с его ухом. — Очень мило, — уточнил Курт, осторожно погладив теплую шерсть на загривке. — Даже предположить боюсь, откуда ты взялась.
— Подарил один парень из деревни, — пояснил насмешливый голос, и он вздрогнул, рывком повернувшись набок и тем сбросив обиженно взмякнувшую зверушку на пол. — А ты уже решил, что я в кошку перекидываюсь?
— Не удивился бы, — не стал спорить он, и Нессель, сидящая у стола, пренебрежительно фыркнула, поднимаясь:
— Люди…
— «Люди»… А ты кто?
— Ведьма; не заметил? Я не только в кошку перекидываюсь, я еще и летаю после полуночи — верхом на скамье. Возможно, ем младенцев, не знаю; это надо спросить у деревенских. Петер мне всего не рассказывает, опасается, что оскорблюсь и не стану больше приходить.
— Петер — это даритель кошки? — уточнил Курт; та кивнула.
— Лелеет мечту вытащить меня отсюда, — пояснила Нессель иронически и продолжила уже серьезно: — Не пугай ее. Она тоже лечит. Напугаешь — может обидеться и больше не подойти, кошки твари довольно своенравные. И не делай такие глаза, это правда; их нельзя привязать к больному месту, как припарку, но они могут захотеть сами улечься туда, где болит — на ноги, на живот, могут лечь у тебя над головой на подушке — и перетягивают болезнь на себя.
— И не жаль тебе ее?
— Ничего с ней не случится, — возразила та, установив на пол миску с кусками вареного мяса и любовно погладив свою питомицу, с урчанием принявшуюся за поглощение. — Она умная. Умеет все это переварить; котенок какой-нибудь глупый — тот может сдохнуть, потому что не знает, когда пора остановиться.