Еще один миг протянулся в каменном молчании и бездвижности, внезапно разбившихся в прах от удара лезвия о доски пола. На оброненный ею нож Нессель даже не взглянула, лишь вздрогнув от глухого звона, и выдавила, обессиленно прикрыв глаза:
— Сукин сын…
— Присядь, — повторил Курт настойчиво и, потянув ее к табурету, усадил, прислонив спиной к столу. — Тебе тяжело стоять.
— Мать предупреждала, — тихо проронила она, глядя на свою руку, словно на предателя, внезапно возникшего рядом. — Она говорила — когда это происходит впервые, стоит проявить слабость, потерять контроль — и конец…
— Не кори себя, — возразил он, снова присев напротив. — Слабость здесь ни при чем; просто я тебе понравился. Это нормально. Я всем нравлюсь. Нас этому учат.
— Она попалась так же? — не поднимая глаз, спросила Нессель тускло. — Та, чье проклятье над тобой. Она была такой же, как я?
— Она была не такой, как ты. Ты спасаешь жизни. Она — отнимала их.
— И что теперь будет со мной?
— Ты забыла, что я сказал тебе минуту назад, — вздохнул Курт укоризненно. — Я благодарен тебе. Обыкновенно такого не говорят тем, кого намереваются убить, разве нет?.. Я повторю твои же слова: если бы я желал тебе зла, я имел возможность сделать с тобою что угодно, пока ты спала. Ты жива до сих пор. Почему?
— Я должна вывести тебя отсюда — вот почему, — ответила та, по-прежнему глядя мимо его лица; Курт качнул головой:
— Не убедительно. К чему бы тогда я открылся тебе сейчас? Будь в моих планах что-то дурное, я сделал бы это, когда перестал бы зависеть от тебя.
— А что же тогда в твоих планах? — уточнила Нессель, подняв, наконец, глаза. — Для чего ты рассказал о себе — теперь? Чего ты хочешь? Поглумиться напоследок?
— Ты говорила, что видишь меня, — заметил он с упреком. — Посмотри и скажи — неужели в моих мыслях есть сейчас что-то, что несет для тебя опасность?
— Я не вижу тебя больше. С той минуты, как я сказала об этом — ты не позволяешь мне видеть.
— В самом деле? — не скрывая искреннего удивления, переспросил Курт, улыбнувшись. — Еще раз спасибо. Приятный комплимент и весьма полезная информация. Из общения с тобой, Готтер, я вообще вынес много полезного — это кроме собственной жизни.
— И что это значит?
— А знаешь, ты молодец, — заметил он, ненавязчиво взяв Нессель за руку; пальцы под его ладонью вздрогнули и вновь стиснулись в кулак, но вырваться не попытались. — Я ожидал истерики, слез, паники…
— Паника есть, — вяло откликнулась та. — Просто на слезы и крик у меня не осталось сил. У меня не хватило их даже на то, чтобы остаться выдержанной… вчера. Сегодня я за это расплачиваюсь.
— Брось, неужели смогла бы зарезать того, кого четыре дня сама же и выхаживала?.. Ты не подняла на меня оружия не из-за того, что вчера было. Ты просто не можешь этого сделать. Это не твое; ты просто не сможешь вот так убить человека. Быть может, к несчастью для тебя, но — ты не убийца. Ты целитель, и, — Готтер, целитель от Бога.
— А это что означает?
— Итак, — уточнил он, — ты все же веришь в то, что я не намерен тебя арестовывать, убивать или чинить какие бы то ни было иные непотребства?
— Не знаю, — ответила Нессель, все же высвободив руку. — Я уже ни в чем не уверена. Мне плохо. У меня кружится голова, я устала, я туго соображаю и хочу спать… И узнать вот так вдруг, что в моем доме инквизитор… Вот, значит, для чего было столько вопросов? — с внезапным озлоблением вытолкнула она. — Приглядывался? Допрашивал — исподтишка?
— Отнекиваться не стану, — согласился он. — Да. Присматривался. Да, решал, как с тобою быть. Да, испытывал. Проверял. Провоцировал. Да.
— Сволочь, — прошипела она с чувством, и Курт невесело усмехнулся:
— Поверь, я прекрасно понимаю, что ты испытываешь. Зло разбирает. Оскорбленное самолюбие. Обида на преданное доверие… Я хорошо знаю, что такое быть обманутым, Готтер, и сейчас далек от того, чтобы торжествовать и упиваться собственным превосходством. Да, это моя работа — присматриваться, проверять. Влезать в душу.
— И убивать таких, как я.
— Таких, как ты, Готтер, Конгрегация набирает на службу, — возразил Курт и, встретив недоверчивый изумленный взгляд, кивнул: — Твои соседи были правы — сейчас все иначе. Все изменилось.
— Изменилось?.. — переспросила Нессель с ненавистью. — Полгода назад деревенские, вернувшиеся с ярмарки, взахлеб рассказывали мне, как в Эхингене жгли старика — заживо!
— Четыре месяца назад я тоже сжег одного старика, — отозвался он. — Ему было под две сотни лет, а любимым его развлечением было — поднимать из праха умерших и делать из них своих служителей. Правда, он называл это паствой. Да, я забыл упомянуть о том, что вышел на него, расследуя смерть троих детей, изуверски зарезанных с целью жертвоприношения… Таких — да, убиваю. — Нессель промолчала, отвернувшись, и он вздохнул: — Я понимаю, что сейчас ты не скажешь «да, конечно, вы славные ребята», я не жду, что ты разом выбросишь из головы все, что слышала и копила в душе всю предшествующую жизнь…