— Фельсу, надо полагать, — пожал плечами стриг. — Я, разумеется, имею некоторое представление о том, что творится в Ульме, однако проникать в тайны негоциации — для этого у меня недостанет терпения и познаний. Мои увлечения находятся в сфере скорее возвышенной. Теология, религиозные диспуты — это по мне; прения же о взаимоотношении курса талера и лиры есть занятие беспокойное и дурно сказывающееся на здоровье. Замечу, что расследование, начатое майстером инквизитором, как раз и лежит в пределах моих интересов. Так сказать, usus [33]после длительной теоретической подготовки; если повезет, у меня будет возможность увидеть живого стрига.
— После чего торговый дом Фельса действительно будет принадлежать исключительно ему самому, — заметил канцлер.
— Что за мрачные мысли, — пренебрежительно фыркнул фон Вегерхоф. — Кроме того, если иметь в виду тот факт, что расследование ведет Молот Ведьм, живымя этого стрига навряд ли успею увидеть.
— Прошу прощения?.. — несколько удрученно уточнил Зальц, вновь обратясь к Курту. — Постойте-ка; майстер инквизитор, не доводилось ли вам служить в Кельне?
— Я покинул его чуть более трех месяцев назад. Это что-то меняет?
— Шутить изволишь? — не позволив канцлеру ответить, вклинился стриг. — Ты отправил на костер князь-епископа и герцога; полагал — молва сюда не дойдет?
— Что ж, — окончательно сникнув, подытожил Зальц, — на одно, по крайней мере, в свете данной новости можно полагаться почти с уверенностью: немала вероятность того, что дело все же будет раскрыто. Однако я настоятельно рекомендовал бы вам ради вашего же душевного здравия не вовлекать господина барона в участие в данном расследовании.
— Бросьте, майстер Зальц, вовлечь меня против моей воли ни во что нельзя; отвлечь, впрочем, тоже…
— Я думаю, — стараясь удерживать в голосе выражение крайнего дружелюбия, оборвал его Курт, — вы уже заметили и сами, что отговорить его невозможно. Если Александер вцепится вам в глотку, то не отпустит до тех пор, пока не получит свое сполна. Кроме того, некоторая практическая польза от него все же будет. Я в Ульме человек новый, не знаю здесь никого и ничего, Александер же прожил в этом городе некоторое время и уж наверное знаком со многими, ему известны некоторые тонкости, каковые могут ускользать от моего внимания, местная специфика; если при всякой сложности и любом возникшем у меня вопросе я стану наведываться в ратушу, вскоре здешней страже дадут указание при моем приближении захлопывать входные двери. Александера же я смогу поднять хоть с постели, хоть из гроба, дабы справиться о чем-либо, интересующем меня или вызывающем сомнения, и жаловаться он не станет, ибо его к этому делу будет привязывать не служебная надобность, а нечто, что держит куда крепче — собственное увлечение.
— Что ж, это ваше решение, это, в конце концов, ваше дело, и мешаться в него я не имею права и желания, — тяжело вздохнул Зальц. — Со своей стороны обещаю вам любую помощь, на какую лишь хватит моих полномочий, сил и знаний. Как я понимаю, в данный момент вас интересует, не происходило ли подобных бед в обозримом прошлом Ульма?
— Все верно. Также мне нужны имена и адреса свидетелей по этому делу, а именно — того, кто обнаружил тело, адрес жертвы и того трактира, подле коего она проводила свое свободное… или рабочее, как угодно… время. Кроме того, я хотел бы иметь доступ к архиву, дабы изучить его самостоятельно, если появится необходимость. Вполне вероятно, что я, согласно опыту своей работы, смогу увидеть то, на что вы или кто-либо другой попросту не обратит внимания.
— О, — неловко проронил канцлер, на миг опустив глаза в стол. — На это, прошу простить, требуется разрешение рата, посему…
— Да бросьте, — оборвал его Курт. — Они ведь занятые люди, как я уже успел узнать; к чему им лишняя морока со мною? Убежден, никто из членов городского совета не станет возражать — ведь сие будет делаться исключительно во благо города. Открытость же ваша для сотрудничества будет ничем иным как проявлением добропорядочности и верноподданничества, в то время как поведение, обратное этому, будет выглядеть — согласитесь — несколько странно. Вы согласны со мной, майстер Зальц?
— Не могу не согласиться, — невесело и натянуто улыбнулся канцлер. — Что ж, архивы в вашем распоряжении, майстер инквизитор. Господин барон наверняка покажет вам, где располагается мой дом; если потребуется, можете поднять с постели и меня — моя заинтересованность в налаженной жизни города ничуть не меньше его.
— Разумеется, он заинтересован, — усмехнулся фон Вегерхоф уже в узком коридоре за дверью. — Как знать, кто станет следующей жертвой? Быть может, кто-то, кто, подобно мне, отстегивает ему долю от своих деловых доходов. Для него это было бы по меньшей мере обидно.
— Почему ты уверен, что следующая жертва вообще будет? Вчера разговор не состоялся как должно, и у меня из головы вылетели твои слова; ты сказал, будто есть какие-то указания на то, что здесь действует местный. Какие?
— Был еще один случай, о котором не известно ни рату, ни городской страже, никому из горожан, — посерьезнев, пояснил фон Вегерхоф; Курт остановился, глядя на стрига пристально и недоверчиво.
— А тебе, стало быть, известно, — проговорил он медленно, и тот вздохнул:
— Мне известно, потому как я едва ль не в буквальном смысле споткнулся о труп около трех недель назад, за неделю до последнего происшествия. Это было уже под утро, я возвращался домой…
— … с кормежки?
— С попойки, — отозвался стриг с любезной улыбкой. — Не скажу, что я заводила местной молодежи, однако, случается, провожу время с кое-кем из ульмского света нового поколения. Это помогает быть в курсе дел, которые минуют око прочих горожан и замковых старожилов. В ту ночь я оказался на улицах в третьем часу, и неподалеку от трактира, где происходил кутеж, наткнулся на тело. Все та же история — femme légère [34], что, впрочем, и понятно — ночами чаще всего именно они появляются поодиночке.
— Или это говорит о том, что наш любитель выпить — мужского пола, раз уж предпочитает девочек?.. Кстати, а почему? — поинтересовался Курт с искренним любопытством. — Не все ли равно? Или женщина вкуснее?
— Почему? — переспросил фон Вегерхоф и, остановившись, произнес с нехорошей усмешкой: — Я скажу, почему. Представь, — чуть понизив голос, произнес он, подступив ближе, и Курт, попятившись, ткнулся спиною в стену. — Так это происходит, — уже шепотом продолжил стриг, приближаясь на шаг с каждым словом. — Ты подходишь вплотную — вот так… прижимаешь к себе… А потом твои губы прижимаются к шее — долго-долго…
— Шаг. Назад. Быстро, — угрожающе вытолкнул он сквозь зло сжатые зубы, и фон Вегерхоф рассмеялся, отступив:
— Вот почему. Примерно по той же причине содомия в среде стригов цветет буйным цветом. Психика не выдерживает… Большинство же — да, предпочитают противоположный пол; надеюсь, тебе не доведется познать это на собственном опыте, лучше просто поверь на слово — процесс этот весьма неоднозначен. Для обоих, и для жертвы в том числе. Это не то же самое, что ткнуть иглой или ударить ножом в шею. Это… в некотором роде единение, и не только в примитивном физиологическом смысле… Тот же факт, что обе наши жертвы — женщины, может, тем не менее, ни о чем не говорить. Новички в большинстве своем предпочитают девиц по той простой причине, что своих сил еще не знают, не уверены в них и на кого-то физически более-менее сильного нападать опасаются, а посему их начальный ration — все больше женщины и дети.
— А твой?
— Это не относится к делу, — на мгновение утратив свой беззаботно-повествовательский тон, отрезал фон Вегерхоф, отвернувшись, и вновь двинулся вперед, не задерживаясь, чтобы проверить, поспевает ли за ним Курт. — В деле же вывод следующий: личность жертв может означать что угодно.
— Пусть так, — не стал спорить он, выйдя в широкий коридор следом и зашагав теперь рядом с собеседником. — А тело?
— Пришлось вспомнить молодость, — покривился стриг, пояснив в ответ на непонимающий взгляд: — Унес с улицы и сжег.
— Чувствуется большой опыт, — неприязненно усмехнулся Курт. — Почему ты не сообщил об этом в магистрат?