Но ведь Зергер-то был Отец Смерти. Он только подумал – и вся армада стала ничем. Новеги тоже пропали; хотя два или три межзвёздных аппарата взлетели еще до рокового часа – Зергер не успел до них добраться. Аппараты были уже за пределами его Мира.
– Натворят еще чего-нибудь… или пойдут всем рассказывать, какой я плохой; или свяжутся с подлецами, вроде Вор-Юн-Гака. Ужасно, ужасно! – переживал Зергер – До чего мы докатились. Я болен, да, я болен… собственным несовершенством.
В одиночестве он ходил по своему Миру. Все вокруг было по-прежнему, все цвело – леса, поля, горные долины, полное свежести и естественной красоты. Но Зергера это уже не радовало. Он бродил, не останавливаясь, думал, думал, думал о грандиозном. Эта идея окончательно вросла в его сознание, невидимыми корнями переплетаясь с другими идеями и мыслями. Она жила внутри Зергера, развивалась и страдала вместе с ним.
Такова природа Зергера – он не может не мечтать.
…
– Скалы – все еще не рухнули? – спросил Вор-Юн-Гак. – Ну так стоит им помочь. Правда, путь к трущобам, где сидит Зергер, чрезвычайно далек, но ведь Алчущая… ты же удивительное создание?
– Да, о Великий, – отозвалась Гирза-Мара, правда, без характерной ядовитости в голосе. – Я могу многое. Великий… а может, оставить все как есть? Рано или позже, стекло не выдержит энергии мечтаний Зергера; или он сам себя истощит фантазиями.
– Я не могу ждать миллионы лет! – заявил Вор-Юн-Гак. – К тому же я еще не разобрался с его ушастым сочинителем! Он появится. Не придумывай мне лишних задач, Алчущая. Иди и сделай!
…
Едва толпы Арве ушли, как из города выскочил Иридий, перемазанный дегтем, а за ним – целая толпа ребятишек.
– Иридий, возьми нас в поход!
– Нет, нет, не уговаривайте! – бормотал Иридий, ежеминутно спотыкаясь – Я не могу отказаться от своих идей! Это мой внутренний порыв… тропой длинных тяжких испытаний пройти к заветному этому… Только так я найду путь к сердцу Ильвестры! ЧСТРДЖ! ЧСТРДЖ!
Он выкрикивал какое-то слово, но от волнения звуки сбивались в кучу, и нельзя было ничего разобрать кроме «чстрдж». Под этим причудливым именем скрывался тайный магический предмет, добыть который по силам одним лишь героям.
Иридий выбежал из города не со стороны Веди Взмокина, а с противоположной стороны, обращенной к реке. Река, хотя и не очень широкая, славилась скоростью лазоревых волн, напоминавших длинные изогнутые зубья. Иридий героически прыгнул в воду, заколотил по ней руками; он, как и все прочие комники, совершенно не умел плавать, им двигало исключительно внутреннее чувство – но у реки тоже были чувства. Спустя некоторое время она выбросила Иридия на берег, неподалеку от Кикомирского леса. Иридий долго лежал, чувствуя, как проникает между пальцев мягкий липкий ил, и пытался вспомнить цвет глаз Ильвестры, но не мог – голову сильно кружило. Наконец он встал, попробовал отряхнуться, а потом пошел – искать.
На самом деле, Иридий особенно не верил в то, что «чстрдж» существует; этот предмет упоминался исключительно в рассказах о старинной жизни, которые полагалось считать враньем. Это фантазия, думал Иридий, но шел вперед. Дважды ему на пути попадались чужие комники – не Арве, но еще другие комники, хулиганы; они занимались тем, что обирали прохожих по дорогам. Но у Иридия ничего не было, поэтому его просто побили. Иридий терпел. Терпел жару, терпел дождь, терпел, когда приходилось лезть вверх; он совершенно не произносил ругательств или каких-то иных слов и лишь про себя тихо жаловался. Он давно заблудился и наворачивал круг за кругом.
Подобно Веде Взмокину, Иридий пытался заговорить с птахами.
– Вы не видали чстрдж? – спрашивал он слабым голосом – Мне очень необходимо отыскать его, чстрдж, потому что Ильвестра, Ильвестра… очень хорошая.
Птахи не отвечали или кидались шишками. Кикомирский лес смеялся над Иридием. Но вот наконец Иридий прошел его и попал в другой лес, лес мистический. Там жил «паутинный мудрец» – до того обросший паутиной и мхом, что даже нельзя было определить его возраст. Наверное, мудрец прожил очень много, ведь он постоянно что-то шептал на птичьем языке, бормотал и сморкался – но все-таки в его памяти остались и простые слова.
Когда Иридий спросил «паутинника» про чстрдж, тот выскочил из гнезда, пробежал вниз по стволу, раза три перекувырнулся, попал в чью-то нору и там затих; а потом вылез из норы и опять уселся в гнезде.