— Теперь ты вернешь кольцо? — уточнил киашьяр.
— Нет, зачем? — огорошила я его ответом и вновь водрузила кольцо на палец. — Мне все равно, следишь ты за мной или нет. Это лишь выбор твоей совести, Клант. Да, да, я помню. У тебя нет такого чувства, особенно, когда дело касается женщин.
— О чем ты? — блондин долго молчал, прежде чем спросить, и теперь в его голосе было куда меньше злости и раздражения, одно только удивление.
— Как? Ты разве не понял?
Он промолчал, предоставляя мне возможность и дальше вести разговор с собой, от чего я еще больше распалялась, борясь с желанием запустить в этого недоумка нечеловеческого происхождения чем‑нибудь достаточно действенным и надежным.
«Камень?»
«Это будет больно», — пронесся в голове тихий хохот.
— Эй! Брысь из моих мыслей! — рявкнула я перепугано. — Я же запретила тебе это делать.
«Зато, когда ты злишься, сделать это проще простого!» — молча сообщил мне киашьяр и дернул бровью.
«Прекрасно! — крикнула я так громко, как только смогла, зная, что от этого Клант увернуться не сможет. — Тогда слушай! Ты слишком много себе позволяешь. Я не обязана отчитываться перед тобой, где и с кем я… Тебе же нет до меня никакого дела! Не должно быть!»
— Ты моя родня! — в тон мне рявкнул Клант, остановившись и вынудив меня замереть.
— Правда? — не без ехидства спросила я, склонив голову на бок. — Знаешь, думаю, что легарды и женщины, с которыми ты проводишь свое время, могут считаться тебе больше родственницами, чем я. Судя по участию, которое ты… в них принимаешь… Все эти ленты, игры, бархатные повязки…
Последние фразы у меня вышли излишне резкими, хотя я хотела произнести их с долей иронии.
— А теперь ты заявляешься и допрашиваешь меня! Сколько пассий у тебя было за… хотя бы за последний год? Дай догадаюсь, не говори! Зная тебя, я бы назвала цифру восемь. Это, конечно же, не считая все те мимолетные связи, длина которым одна ночь.
— Если бы я тебя не знал, то решил, что ты ревнуешь, — сухо заметил легард.
— По крайней мере, я не прикрываю свои действия фальшивой добродетелью, — прошептала я. — Что ты придумал себе, Клант? Я свободна в желаниях и поступках. Если мне потребуется что‑то кому‑то объяснить, я выберу не того, кто ведет себя как ревнивый муж, не имея на то ни права, ни разрешения.
— Раньше ты называла меня учителем, — вымолвил он одними губами.
Что‑то во мне дернулась, захотелось его ужалить, разозлить, довести до бешенства. И я улыбнулась, как улыбнулась бы поверженному противнику. Как улыбалась киашьяру в своих мыслях, представляя самую сладкую месть, на какую только была способна. Я вложила в эту ухмылку всю душу, ни на миг не дав боли, отчаянию, испугу и затаенному обожанию прорваться сквозь взгляд.
— Да, ты был таковым… Но кое в чем у меня, все же, другие учителя…
Клант замер, словно вникая в смысл фразы. А потом я ощутила, как воздух вокруг начал нагреваться, как с яростным всхлипом вскипает под ногами трава, распадаясь пеплом прежде, чем сгореть.
— Считаешь…
— Да, я так считаю. Даже знаю, что почему‑то тебе неприятно это услышать, — оборвала я его фразу.
— Возможно, — вдруг сухо заметил Клант, погасив вырвавшиеся на волю чары. — Желаешь проверить насколько?
Я тихо пискнула, поняв, что проиграла игру на выдержку. Клант с блеском обставил меня, загнав в угол раньше, чем я могла себе подобное представить.
— Каким образом? — подавленно вымолвила я, надеясь, что киашьяр не поймет, насколько напугал меня своим равнодушием.
— Все очень просто… — тихо промолвил он, красноречиво переведя взгляд на мои губы.
И мне стало по — настоящему страшно.
Я столько лет ждала этого, что теперь просто потеряла контроль над эмоциями. Из горла вырвался лишь тихий всхлип испуганной мыши, которая знает: попав в когти настоящего хищника, бесполезно ждать пощады.
«Держись! — приказала я себе. — Не дай ему ничего понять!»
Не убежать, не спрятаться и не отступить. Игра проиграна, но сдаваться нельзя. Нельзя показывать, что на самом деле твориться в душе и что на самом деле хочется сказать, уткнувшись ему в шею, едва касаясь кожи губами, сходя с ума от одного лишь запаха.
Легард не стал делать эффектных жестов, просто подошел и поймал губами мои губы. Сердце пронзила острая боль радости и отчаяния. Я забилась, пытаясь вырваться, и некрасиво свалилась на землю, шлепнувшись на пятую точку.
— Один мужчина, — вдруг вымолвил Клант сухо, сжав челюсти, давая понять, что придуманной мною ревности нет причин.
— Что? — непонимающе нахмурилась я.