— Это в духе киашьяра… — Я осторожно выпростала правую руку из‑под одеяла и, помогая левой, поднесла кисть ближе к лицу, рассматривая повязку. От тонких полосок ткани едко пахло смесью трав. Я могла вычленить семь или даже восемь компонентов, но и только. Легарды, как и следовало подобного от них ожидать, легко делились секретными рецептами, оставляя в тайне самые лучшие.
Рука болела, но кости были целы, а мышцы срастались настолько быстро, что хотелось разодрать кожу и почесать зудящие связки.
— Дня три, — определила я навскидку. — Быстро. Нужно у этого вредного легарда выдурить замечательный рецептик.
Карр хмыкнул и пересел на стул у кровати.
— А я вот вообще ничего не помню. На меня, вроде бы, камень свалился. Удивительно, что голову не размозжил!
Я согласно покивала и принялась осторожно есть кашу, зачерпывая сероватые комочки оловянной ложкой.
— А еще почему‑то куча ссадин на спине и ногах… — пожаловался сокурсник и почесал плечо.
Я предпочла промолчать и не рассказывать подробности.
— И что это за судно, на котором мы плывем?
Карр еще немного почесал спину, перешел к лодыжке, а вслед за ним зачесалась и я, сообразив, что кроме людей на судне обитают и блохи.
— Одно из торговых, — отмахнулся парень. — У тебя ничего от этих гадов нет? Я уже весь исчесался с утра!
— А сумки мои где? — задумчиво спросила я, осматриваясь.
Карр махнул головой на прикроватный столик. То, что я приняла за кучу тряпок, на деле оказалось моими вещами, припорошенными пылью. Отставив миску в сторону, я стащила со столика самый тяжелый мешок. Кряхтя и охая, я порылась в сумке с ингредиентами и выудила плоскую стеклянную плоскую баночку с восковой пробкой.
— Это что?
— Карр, — нравоучительно ткнула я себе в висок. — Ты что? Или забыл? Листья тронника, масла, ягоды болотного ситка. Обычная мазь от паразитов. Намажь за ушами, под мышками, коленями, в сгиб локтя вотри.
— А ты?
— Потом принесешь, я пока ногой хочу заняться, — поразмыслив секунду, ответила я.
Смешивать компоненты, не имея возможности помочь себе второй рукой, казалось непосильной работой. Можно, конечно, было заставить ступку толочь твердые семена при помощи магии, но я никогда не проделывала ничего подобного.
Через час, если не больше, у меня была готова зеленовато — бурая масса, от которой отчетливо разило болотной жижей. Осторожно повернувшись, а затем и свесив ноги с кровати, я уложила пострадавшую конечность на кусок кожи, полила лекарством и стала медленно растирать, пытаясь магией блокировать боль.
Скрипнула дверь, и в образовавшуюся щель заглянула девочка — подросток.
— Ой, простите, а вы Эмма?
Я неопределенно пожала плечами, не отвлекаясь от процесса.
— А там, на палубе, мужчина сказал, что вы чародейка и можете мне горлышко вылечить, — поскорее сообщила девочка, шагнув ко мне. Мама против была, но папа мне дал… — Она положила на столик несколько монет.
— Мужчина? — только и спросила я.
— Да, такой высокий, волос темный, глаза, как у коника!
— А, этот коник, — хмыкнула я, продолжив массировать ногу.
Под рукой уже стало тепло. Хотя в обычных условиях полагалось ногу не трогать, держать на подушечке и прикладывать холодные примочки, я не могла позволить себе отлеживаться неделю или больше, передвигаясь по кораблю прыжками или перемещаясь при помощи портала. Добавив каплю магии, я зашептала наговор, смешивая академические знания и то, что однажды было мною услышано от бабушки Ройны, ныне почившей ведьмы из Заварэя.
— Так вы посмотрите? — тихонько уточнила девочка, делая еще один шаг ко мне.
— Закончу и посмотрю, — не слишком довольно, но спокойно произнесла я.
Девочка радостно кивнула, подошла и присела на стул в нескольких метрах от меня.
— А почему оно так странно пахнет? Даже вода в реке так не пахнет, — округлив глазки, спросила малышка, громко втянув носом воздух.
— Это тебе не шоколад, — рассмеялась я, переведя взгляд на девочку.
Худенькая, как веточка, которая только почуяла весну и устремилась в рост. Глазки большие, голубые, полные детской непосредственности. Я тоже когда‑то такой была, только учеба и тяготы жизни быстро выветрили это из маленькой Эммы.
— Тебя как звать?
— Орика, — призналась девочка и потупилась. — Орикая. Так прабабушку мою звали. Папа очень хотел, чтобы имя осталось в семье. А мне совсем не нравится.
— Это почему?