Когда Угловский проводил его и снова возвратился к себе, его поразил и встревожил новый запах, заполнивший комнату. Пахло веселой жизнью: вином, женщинами, какой-то неуловимой беспечностью. И он вздрогнул и бросился открывать окно, чтобы в комнате снова было, как прежде, холодно и строго.
Угловский не терпел чужих, волнующих запахов. Потому, что он не был смелым человеком, как это думал Державин. Он боялся бессонницы, одиночества и того, что его забудет любимая женщина. Собственно, он и позвал Державина к себе именно затем, чтобы рассказать ему об этом. А вот побоялся. И не сказал ни о своем одиночестве, ни о том, что не спит он оттого, что его одолевает тяжелая, ужасная тоска по далекой женщине. А развеять тоску могла только она сама — никто больше.
И Угловскому снова вспомнились последняя ночь с Сашей, ее руки, белеющие на его шее, и шепот:
— Не уезжай…
Наверное, это вырвалось у нее невольно, от неуверенности в себе. А он уехал. Вот сюда — в одинокую комнату, в новую жизнь, к новым людям. И теперь мучается все тем же проклятым вопросом: так ли все это нужно?
Угловский вздохнул и подумал: не так просто разобраться в том, что потеряно и что приобретено.
Он долго стоял у раскрытого окна, ожидая, пока комнату покинет чужой запах. Чуть розовело небо с маленькой серой тучкой на краю горизонта, и все шире, свободней открывались дали, и словно выходили из тьмы многоэтажные громады домов.
И желание счастья, властное, необоримое, с такой силой сжало его сердце, что он стиснул зубы и, рывком захлопнув окно, бросился в постель.
И вдруг наступило то, чего он безотчетно ждал все это время. Это Угловский понял по тому, как ласково ворвался утром в открытое с ночи окно неожиданный для осени теплый ветер, и солнце, и щебет воробьев.
Постучали в дверь, и дежурная по общежитию — пышная, вся составленная из полушарий Татьяна Федоровна вручила ему телеграмму. На белом бланке чернели два слова: «Вылетаю сегодня». Угловский выхватил телеграмму, сразу запел, сияюще заулыбался и побежал умываться.
Потом он вместе с товарищами по общежитию ездил на экскурсию на подмосковный завод. Он рассчитал, что успеет возвратиться как раз к тому времени, когда нужно будет встретить Сашу.
Неожиданно на обратном пути автобус остановился. Он стал неудобно, в самом центре шумно-оживленной улицы Горького. Сзади нетерпеливо сигналили «Волги» и «Москвичи», и водители сердито косились на запыленную громадину автобуса.
Подошел милиционер, и шофер стал объясняться с ним через раскрытую дверцу.
Угловский почувствовал смутное беспокойство.
— В чем там дело? — спросил он сидевшего на переднем кресле Державина.
Тот лениво покосился на него.
— А вот этого уж я, дорогой Сережа, совершенно не знаю. Да что тебе так не терпится?
Угловский сердито пожал плечами и промолчал. Но тут он увидел, что шофер неторопливо вылез из-за руля и, покачиваясь, разминая ноги, как матрос, обошел автобус и достал откуда-то из-под кузова помятое ведро. Угловский не вытерпел.
— Да спроси ты его, в чем дело. Я тороплюсь.
Державин кивнул головой и высунулся через окно. Он весело прокричал вопрос шоферу, тот ответил ему угрюмо и коротко. Тем не менее удовлетворенный Державин пригладил ладонью свои легкомысленные черные кудри и торжественно объявил:
— Граждане пассажиры, дело в том, что у нас кончился бензин…
Угловский ошеломленно посмотрел в спину шоферу, исчезнувшему в потоке машин, и почувствовал, что счастье висит на тоненькой ниточке…
— Ничего, братцы, вы не мешкая открывайте окна и дышите свежим воздухом, — балагурил Державин, — в общежитии мы еще будем. Опять разойдемся по кельям, то бишь по комнатам. Так что дышите и, главное, услаждайте свой взор женщинами. Тут можно их наблюдать и в будни…
Кто-то засмеялся, кто-то лениво поддакнул Державину, и только Угловский сморщился и сердито посмотрел на весельчака. Подумав, он решил, что надо немедленно искать такси. И как только это решил — на душе стало спокойней. Он стал пробираться к выходу.
— Ты далеко? — спросил Державин.
— Я тебе еще раз повторяю, что очень и очень тороплюсь, — раздраженно ответил Угловский.
— Ясно. Ты хочешь искать такси? — Державин окинул ироническим взглядом мешковатую фигуру Угловского. — Представляю, как это у тебя получится, пойдем-ка лучше со мной…
Через несколько минут они уже мчались в зеленой «Волге» в Быково. В раскрытые окна врывался свежий, резкий ветер, Угловский жадно дышал и казался себе смелым, красивым и дерзким, как в далекой юности.