К Ромке я отправился с двумя полицейскими на следующий день. Лица моих спутников отдавали скепсисом и скукой — для них это было рутиной, расследовать суицид.
Когда мы пришли, в доме было шумно — из оранжереи доносился отчаянный шелест листьев, словно внутри буйствовал сильный ветер. Это показалось мне странным.
Мы постучали в дверь, но никто не открывал. Младший лейтенант Науменко, будучи человеком более отзывчивым, чем его коллега, видя в моих глазах всё нарастающую тревогу, решил, что нужно открыть дверь ключом, который у меня оставался от дедушки. В доме точно кто-то находился, а значит, мы должны были узнать, что творится внутри.
Происходившее безумие, с которым мы столкнулись, сбило нас с толку и заставило оцепенеть на некоторое мгновение.
Повсюду, куда бы ни падал взгляд — на полу, на стенах, на мебели и одежде были цветы — и они ползали, словно живые. Те самые мерзкие сорняки, так неестественно походившие на нечто человеческое — то ли части тела, то ли органы, то ли извращенные миниатюры самих людей. Нас трясло от отвращения и ужаса, от неправдоподобности всего этого.
Полицейские тихо выругались и достали оружие. Я, стараясь держать себя в руках, твердо сказал:
— Нужно найти брата.
Шестое чувство подсказывало мне, что он в оранжерее, и мы двинулись туда, старательно обступая ползающих вокруг тварей.
Когда мы нашли Ромку, всё его тело овевали какие-то лианоподобные цветы, за его спиной примостился огромный бутон отвратительной расцветки, с подвижными лепестками. Руки и ноги Ромки были покрыты розово-бежевыми стеблями, а сам он стоял к нам лицом, с закрытыми глазами, раскинув руки в стороны, словно хотел объять весь мир, и улыбался. Клянусь, этот безумец улыбался самой счастливой улыбкой, которую я когда-либо видел! Услышав наши шаги, Ромка открыл глаза и озлобился. Он сжал руки в кулаки, изо рта потек какой-то зеленый сок:
— Нет! Нет, вы не убьете его! Вы не убьете его!
Бутон позади него пришел в движение и вонзил в Ромкины глаза множество аквамариновых тычинок, а изо рта брата вырвалось несколько бежевых стеблей, отчего Ромка издал булькающий горловой звук. Растение двигало его тело, остальные существа (я не знаю, как иначе назвать двигающиеся мерзкие цветы) повернули в нашу сторону. Полицейские открыли беспорядочный огонь, пули решетили тело Ромки, но оно неумолимо шло к нам, а лианы, прораставшие сквозь него, двигались наподобие щупалец и норовили нанести сильный и хлесткий удар. Безоружный, я ничего не мог сделать, и только пинал мелкие сорняки, копошившиеся под ногами. Науменко отчаянно отстреливался от Ромки, пока не догадался двумя выстрелами перебить тому коленные чашечки. Тело Ромки подкосилось, упало, но продолжало ползти, а от ударов лиан приходилось уворачиваться. Напарник Науменко один раз не успел этого сделать и тут же был схвачен крепким растением за шею. Он страшно захрипел, хватаясь за лиану, но та одним мощным движением перебросила его назад в оранжерею, где на него тут же набросились сотни мелких сорняков.
Крича и матерясь, мы с Науменко отбивались от цветов, всеми силами пытаясь выскочить на улицу. Сердце стучало как сумасшедшее, когда мы прорвались сквозь этот цветочный ад и повалились на землю, закрыв входную дверь. Младший лейтенант принялся вызывать подкрепление, опасливо поглядывая на дом и ожидая, когда что-нибудь попытается проломиться наружу. Но ничего не происходило, только в доме по-прежнему шумела листва.
Прибывших на помощь полицейских ожидало зрелище, которое они точно запомнят на всю оставшуюся жизнь. С дикими, словно осатаневшими цветами справились только одним способом — подожгли весь дедушкин участок. Горящие, они рвались наружу, безмолвно корчась в жестоких языках пламени. Ни у кого не возникло желания сохранить хотя бы один экземпляр ради научного интереса — нельзя сказать, чтобы я или кто-то из сотрудников был истово верующим, но эти треклятые растения отдавали чем-то бесконечно богопротивным, не свойственным человеческой природе, да и природе вообще.
Когда мы закончили, наши лица почернели от копоти и дыма, в воздухе витал смрад из причудливого сочетания свежескошенной травы и горелой плоти. Кашляя, я сказал Науменко, что нужно ехать на кладбище — там могли оставаться еще несколько этих чудовищных существ. С отрядом в десять полицейских мы отправились к могиле деда.