— Какая у риперов скорость передвижения? — спросил Фудин.
— Не убежишь, не надейся.
— Ясно, шеф. А чумоходы где?
— У чёрта на елде! — огрызнулся Егора Лексеич. Фудин его раздражал.
— Ты как, уже ездила с дядькой-то, да? — подкатил к Маринке Костик.
— Тебе какая разница? — сразу встопорщилась Маринка.
— А ты почему без телефона сидишь? — спросил Егор Лексеич у рослого и грузного мужика с обиженным лицом.
Мужика звали Николай Деев, а прозвище у него было Калдей.
— На хуя мне? — с вызовом ответил он.
— Останешься в лесу один — как ориентироваться будешь?
— С хуя ли я один останусь? — Калдей передёрнул плечами. — Не останусь.
Егор Лексеич всмотрелся в мужика повнимательнее.
— Тупой ты, — сделал вывод он.
Калдей просто отвернулся.
В небе над мотолыгой справа и слева плыли вершины деревьев. На грузах и на лицах людей мерцала светотень от решётки интерфератора. Вокруг царил покой, однако Егор Лексеич знал: нельзя верить в безмятежность этого дня. Дураки думают, что лес — просто охеренная толпа неподвижных и неразумных деревьев. Нечего бояться. Но всё не так. Нет, Егор Лексеич не чуял лес нутром, как чуют Бродяги, зато ни на миг не терял понимания, что лес их всех видит и слышит. Бесплотно ощупывает их души. И сейчас — тоже. Он, лес, терпеливый и злопамятный. И он непременно нападёт, когда подвернётся возможность.
— А ты где училась? — не отставал от Маринки Костик. — На лесотехе, да? У меня там кореш тоже учится. Вовка Бидон, толстый такой, знаешь его?
— Фиг ли ты лезешь ко мне? — рассердилась Маринка.
Костик был младше её на два года и не представлял интереса.
— А чё ты сразу как крыса-то? — не обиделся Костик. — Понравился, да?
Маринка, выражая презрение, издала губами неприличный звук.
Фудин вернул Егора Лексеича к обучению:
— Шеф, а линии — это просеки?
— Да, — подтвердил Типалов. — Зелёные — заброшены. По ним можно и не пройти, если старые и заросли хламником. Жёлтые — используются сейчас, но по ним перемещается техника, и там рисково. Красные — магистральные, для больших лесокараванов. На красные трассы лучше не соваться, их регулярно протравливают кислотой, чтобы ничего не росло, и там дышать вредно.
— Да как это всё запомнить-то, Егор Лексеич? — весело огорчилась Талка, крепкая молодая и глазастая бабёшка, звали её Натальей Назиповой. — Одна путаница… Если, мужики, кто чё понял, дак я лучше при таком буду!
— Давай при мне, не пропадёшь! — тотчас встрял шутник Матушкин.
— Ага! — скептически согласилась бойкая Талка. — Ты-то чё соображаешь, Витюра? Ты же на столовке разнорабочий!
— Ну и чё? Дров ни полена, зато хуй до колена!
В мотолыге засмеялись, даже Егор Лексеич как-то утробно хрюкнул.
— Борзые вы ребята, гляжу, — заметил он и повернулся к третьей тётке, что сидела с краю и, похоже, всех побаивалась: — А ты чего молчишь? Как зовут?
— Булатова Вильма, — еле слышно произнесла тётка.
— Чё за имя такое? — буркнул Калдей.
— С картой понятно?
— Я знаю карту, — сообщила Вильма. — Я уже была на командировке.
— А чего не призналась, когда я спрашивал? — удивился Егор Лексеич.
Вильма зажато молчала, уставившись себе в колени.
— С кем из бригадиров ездила?
Вильма поколебалась.
— С Обрезом, — выдала она. — Мы за Красным Яром рубили.
— Обрезкин Артур Данилыч, — тихо подсказал Типалову Фудин. — Он на Московской живёт…
— Знаком я! — оборвал его Типалов.
Мотолыга, колыхнувшись, притормозила.
— Лексеич, трасса! — через плечо бросил Холодовский.
Егор Лексеич поднялся с места и полез к водителю. Просека вливалась в большую лесную магистраль.
Эта трасса рассекала лес как река — широкая и укатанная. Красной она была не только на карте. Такие дороги регулярно разглаживали грейдерами и поливали кислотами, чтобы ничего не росло. Грунт приобрёл кирпичный цвет, болезненно контрастирующий с живой и переменчивой зеленью леса.
Холодовский уже взялся за рычаг, но Типалов предостерёг:
— Погоди, Саня. Дозорный летит.
Высоко над трассой, стрекоча, пронёсся маленький винтовой коптер. Все лесокараваны всегда гнали перед собой наблюдателя — на тот случай, если впереди упавшее дерево, авария или какой-нибудь спятивший чумоход.
— Пропусти, и поедем. Нам два километра, затем отворот влево.
Егор Лексеич хлопнул Холодовского по плечу и полез обратно к бригаде.
— На магистраль вышли, — пояснил он. — Запоминайте, главное правило здесь — никому и никогда не загораживать путь. Иначе грохнут.
За дальним поворотом нарастал глухой рёв, а потом показался могучий тягач — многоосный балластный буксировщик. Его прямоугольная кабина выдвигалась вперёд, будто в неимоверном усилии. Спаренные колёса курились багровой пылью. Из задранной выхлопной трубы валил синий дым.
Тягач прополз мимо стоящей мотолыги, и на мгновение лучи солнца сквозь окна пробили его пустую кабину навылет. Вся лесная техника китайцев была беспилотной, и буксировщики тоже. Ревущий робот-тягач словно бы не обратил внимания на старую мотолыгу, не признавая её ровней. За тягачом, бурно клубясь, волоклось бурое и длинное пылевое облако, и в нём как тени замелькали грузные автовагоны-думпкары, доверху загружённые чурбаками. Караван пёр по трассе с неумолимостью лавины. Равнодушный беспилотный буксировщик своим бронированным рылом сокрушил бы любое препятствие и столкнул бы обломки в сторону, чтобы довести своё стадо до цели.
Люди в мотолыге поднялись на ноги, наблюдая за лесокараваном. Это зрелище впечатляло, но ни для кого не было новым. Караваны с древесиной шли на комбинат безостановочно, днём и ночью. Те, которые прибывали с запада, с диких хребтов, пересекали мёртвую часть города двумя потоками, устремляясь к мостам на комбинат.
Егор Лексеич подумал, что сейчас самое время дать бригаде накачку.
— Так и живём, братцы, — горько сказал он. — Кланяемся… Не страна у нас, а китайский лесоповал. Нас даже не грабят — нас ебут как сучью морду. Так что помните: «вожаков» валить — значит родине помогать.
10
Промзона
Этот выход с территории комбината никто не охранял — он вёл в гущу радиоактивного леса. В заборе из колючей проволоки были ворота с калиткой, а на столбе висела жёлто-чёрная табличка с предупреждением об опасности. Серёга отодвинул засов на калитке и первым пошагал вперёд.
Лес тихо поднялся весь сразу, высокий, словно волна цунами, и затопил дорогу мягкой тенью. Впрочем, это был старый лес, мощный, устоявшийся, с воздухом и просветами. Под ногами на взломанном асфальте хрустел опад: бурая хвоя, шишки, пожухлые листья, хворост. Проплыл мимо брошенный автобус на обочине: весь в грязных потёках от дождей, колёса спущены, за мутными стёклами — зелень кустов, растущих прямо в салоне. Митя смотрел по сторонам, смотрел на Серёгу, а Серёга не оборачивался, думая о своём. Митя понял, что знает, о чём размышляет брат. О той чёрненькой девчонке с хвостиком. Вчера Серёга показал Мите в своём телефоне сто миллионов фоток этой девчонки. Да, Серёга устроил это путешествие ради своей подружки, а не ради брата. Ну и что? Митя не обижался. Ему хотелось, чтобы у Серёги всё сложилось хорошо.
— Рюкзак по очереди будем нести, — буркнул Серёга. — Я не ишак.
— Далеко нам идти?
— Километров десять, а то и побольше.
Время от времени Митя замечал в лесу следы былой промышленности: то какое-нибудь бетонное сооружение, то облезлый бульдозер, то трубопровод на решётчатых опорах, то полуразрушенный железный ангар.
— Это тоже ещё зона завода? — спросил Митя.