— Мы на хлеб зарабатываем! — рявкнул Егор Лексеич. — И на войну! А вы, пиндосовские хуесосы, нас предали! Врага за отца родного почитаете!
— Да вы тупые тут в лесу! — вспыхнул Джек. — Ничего не знаете про мир, ничего вам не надо! Живёте как скоты и другим жить иначе не позволяете!
— Кто тебе не позволяет, щенок?! Это ты, партизан ёбаный, лесокараваны взрываешь! А кто заплатит с простоя комбината? Мы, блядь, заплатим, а не ты!.. Это вы, городские, нам работу обламываете! Кто вас звал сюда? Хули ты к нам припёрся делу вредить?.. Называй код, чтобы мины взорвать!
— Не назову! — наотрез отказался Джек.
И Митя вдруг понял, что он — на стороне Джека. Митя не знал почему. Наверное, в своей прошлой жизни он имел ответ, а сейчас просто чувствовал.
— Я тебя властям сдам! — пообещал Джеку Егор Лексеич. — С диверсии против китайцев срок схлопочешь!
— Не схлопочу! — победно усмехнулся Джек. — У меня отец в мэрии!
— У городских всегда так, — мрачно заметил Холодовский. — Все там друг с другом повязаны, своих покрывают и для нас правосудия не предусмотрено.
— Тогда я сам правосудие сделаю! — Егор Лексеич посмотрел на Джека исподлобья. — У вас там девки имеются, да? Ну так тебя перед ними сейчас голого раком поставят и палкой в жопу отпетрушат. Пособишь, Николай?
Калдей как-то всхрапнул в знак согласия. Джек покраснел от унижения и ненависти. Было видно, что в угрозу он поверил. А чего ждать от лесорубов?..
И Митю тоже захлестнуло возмущение. Разве так можно?.. Он открыл было рот — и наткнулся на непримиримый взгляд Егора Лексеича.
— Вы скоты!.. — задыхаясь, повторил Джек. — Код — три двойки, тысяча!
— Вот и хорошо, — удовлетворённо кивнул Типалов. — Нет с вас героев.
Холодовский уже вбивал цифры в программу.
Где-то вдали на пустых полуночных дорогах в лесах начали взрываться мины, заложенные командой Джека. А до Арского камня не долетело даже эхо напрасных взрывов. И в кают-компании драглайна тоже ничего не изменилось, только на экране планшета восемь синих строк превратились в красные.
— Чик-чик — и вопрос исчерпан! — Егор Лексеич развёл руками. — Николай, уведи молодого человека обратно до апартаментов.
Калдей снова поднялся с дивана и подтолкнул Джека к выходу.
Холодовский задумчиво проводил Джека взглядом.
— Не знаю, как ты расцениваешь, Лексеич, а по мне всё это — самое прямое свидетельство, что мы для городских просто животные. Большие города нас презирают. Поэтому они и стали пятой колонной Запада.
Егор Лексеич не ответил. Он тоже поднялся и, кряхтя, прошёлся по кают-компании. За окнами было темно; потускневшие лампы освещали грубые балки каркаса, железные стены и потолок — всё покрашенное, но облупленное.
Егор Лексеич размышлял о своих делах.
— Завтра возьму мопед и сгоняю до Петра, — сообщил он Холодовскому. — Муху с собой прихвачу. Митрий, ты тоже со мной поедешь.
— Я? — удивился Митя.
— Головка от хуя.
— А нам что делать? — спросил Холодовский.
— После обеда выдвигайтесь на мотолыге, ты — за главного. Встретимся вечером на Сундукташе.
— Понял, — без вопросов кивнул Холодовский.
— Митрий, найди Муху и предупреди, что встаём сранья.
— А где искать Марину? — глупо спросил Митя.
— Без понятия. Она где-то по углам с твоим брательником обжимается.
— Тогда отбой, Лексеич, да? — Холодовский выключил планшет.
Серёга и Маринка в это время уединились в рулевой рубке драглайна. Маринка сидела у Серёги на коленях.
Темнота, обволакивая, мягко пьянила Серёгу и словно бы растворяла все препятствия: что скрыто тьмой, то возможно. Целуя Маринку, Серёга засунул руку ей в расстёгнутые джинсы; его мысли плавились от тесноты сдвинутых девичьих ног. Серёге даже не хотелось спешить — так было хорошо. Держать эту девчонку в руках и гладить, чувствуя, что её сопротивление потихоньку угасает, будоражило Серёгу до мурашек, до нервной дрожи где-то в животе. За стеклом рубки виднелась освещённая внешним прожектором решетчатая громада стрелы, длинно уплывающая во мрак, будто в сумасшествие.
А Маринка поддавалась просто потому, что угодила Серёге в лапы. Это было приятно, и не более того. Да, вчера в кабине форвера она хотела Серёгу. Но вчера Серёга был героем, победителем. Он скинул самосвал с горы и убил чумоход. А сегодня уже иначе. Сегодня они захватили драглайн, увернувшись от страшенного ковша, и Серёга Башенин тут был уже не при делах. Померк. Уменьшился. Превратился в себя самого — хорошего парня, каких много. И Маринка позволила бы ему всё, к чему он стремился, — чем он плох, Серёжка-то? Однако удовольствие было бы Серёгиной добычей, а не их общей.
Внезапно дверь в рубку открылась, отразившись в стекле световым прямоугольником, и в нём стояла фигура человека. Раздался голос Мити:
— Сергей, Марина, вы здесь?..
Митя почувствовал их присутствие во мраке рубки и не переступил порог.
— По зубальнику ему дам… — замерев, едва слышно прошипел Серёга.
— Здесь! — отозвалась Маринка, высвобождаясь.
— Егор Алексеич объявил отбой… Завтра тебе вставать в шесть утра.
— Отбой! — прошептала Маринка, запечатав пальцем Серёге рот.
Она соскользнула с его коленей и принялась приводить себя в порядок.
Митя посторонился, пропуская её, и Маринка засмеялась, заметив Митино смущение. Она взяла Митю за нос и дёрнула и потом легко побежала прочь по коридору. А Серёга вышел из рубки взъерошенный и злой.
— Чё, не мог нас не найти, урод? — проворчал он, толкнув Митю плечом.
28
Город Белорецк
С помощью ручной лебёдки, закреплённой на ограждении крыши, Егор Лексеич и Митя спустили с драглайна три мопеда. Маринка приняла их внизу. Куда они поедут в такую рань, Егор Лексеич пока не говорил.
Небо на востоке разгоралось широко и нежно, и синий предрассветный сумрак превращался в тихий полусвет. Просторную луговину затопил туман; окутанные мглой купы ивняка поднимались над ним подобно прибрежным валунам во время прилива. Митя смотрел, как белёсые гривы тумана стекают по грубой стене Арского камня, словно медленные призрачные водопады. А потом блеснуло солнце, по долине понеслось сияние — и туман истаял.
— Теперь видно будет колею, — сказал Егор Лексеич. — Вперёд!
Мопеды затарахтели, козлами запрыгали по ямам и булыжникам, и Митя еле удерживал руль. Плечо скалы загородило громаду спящего экскаватора с длинной стрелой, протянутой к низкому солнцу. Поперёк просеки зачастили узкие тени деревьев. Вспышки света перемешались с последними клочьями тьмы. Всё было осыпано росой: крохотными цветными огоньками засверкали берёзы и осины, острыми искрами кололи ёлки и лиственницы.
Просека бежала по увалам, то спускаясь в сырые распадки, то взлетая на высоту, с которой вдали над лесами открывалась розовая поутру волна горы Малиновой. Грузный Егор Лексеич сидел на мопеде нелепо, как цирковой медведь, а Маринка — она ехала перед Митей — ловко, будто влитая, её чёрный хвост задорно болтался туда-сюда. Справа в чаще мелькнули кирпичные развалины, потом просека перескочила через железную дорогу, за ней слева словно бы звонко отбарабанил стволами ядрёный кедровый бор, занимающий поле бывшего аэродрома. По заросшим кучам мусора, старым отвалам, косым столбам и автопокрышкам можно было понять, что приближается город.
Егор Лексеич затормозил, выставив ногу для опоры, и оглянулся.
— На Белорецк заедем, — сказал он Маринке и Мите. — Не отставайте от меня. Тут повороты, к тому же одни спуски и колдоёбины.
Лес по правую руку словно бы начал сходить вниз, под землю — он стоял на террасах крутого склона. Меж деревьев открылся вид на город. Белорецк лежал в глубокой долине, по дну которой извивалась речка. Повсюду сквозь зелень виднелись ржавые крыши полуразрушенных деревянных домов. Вдали вздымались опутанные арматурой башни бризолоперегонного завода и тонкие трубы, из них валил густой бурый дым. Когда-то здесь было металлургическое производство, но его, как и все прочие производства в округе, переделали в лесохимическое. За сооружениями завода блестел широкий пруд. По берегам пруда толпились кирпичные пятиэтажки, по большей части уже нежилые.