— Так выглядит фитроника, — сказал Алик. — Нейлектрическую ткань можно выращивать на фермах, но это дороже и дольше, а можно извлекать из коллигентов. Вот мы и поставляем на Запад коллигенты.
Митя был изумлён простотой объяснения.
— Почему же тогда нам не заменить бризол для Китая на «вожаков» для Запада? — спросил он с каким-то предрешённым бессилием.
— Коллигентами страну не прокормить. Бризол производят миллионами тонн, а нейлектрической ткани нужно в тысячу раз меньше по объёму.
Алик вколачивал свои стрелы — будто правду в сознание Мити. Митю опять затошнило. В голове словно взорвался слепяще-разноцветный рой из забытых образов, Митя не мог остановить их, разделить и осмыслить.
— А как же война? Мы же воюем с Западом!
Митя словно бы цеплялся за что-то прочное руками, когда под ногами всё разъезжалось. Война и служила опорой. Про войну он узнал уже здесь, по эту сторону своей жизни, и война объясняла всё то, что творилось вокруг.
В ответ на Митин вопрос Алик только презрительно фыркнул.
Взобравшись на лестницы, они проверяли верхние ряды брёвен. Митя не обнаружил ни одной пустышки, и Алик потратил почти все стрелы.
— Слушай, — обратился он к Мите с неожиданной осторожностью, — а ты ведь городской… Говоришь правильно, ни разу не выматерился…
— При чём тут городской я или не городской? — опять удивился Митя.
В вопросе Алика он почувствовал пренебрежение к жителям заводских селений вроде Магнитки, и ему стало обидно. Разве Серёга или Маринка хуже Алика?.. Хотя, по правде говоря, во многих отношениях — хуже… Но это не повод считать их людьми второго сорта, как утверждал Холодовский…
— Вроде бы я городской. Я приехал в Магнитку к брату и… — Митя не знал, как объяснить проще. — Словом, попал в аварию и облучился до амнезии.
— Ага, в аварию, — не поверил Алик. — Ладно, полезай за мной.
Они уселись сверху на штабеле, и Алик закурил. С высоты открывался вид на станцию: железнодорожная техника на путях, погрузчики, лесовозы на гравийных площадках, заброшенное депо, домики, мачты интерфераторов, дальняя свалка, люди ходят туда-сюда… Ничего особенного, рабочий день.
— Ты кто по образованию? — поинтересовался Алик.
— Толком не помню… Кажется, фитоценолог.
— А я антрополог.
Алик, жмурясь от солнца, оглядывал базу лесоприёмки.
— Я полагаю, что здесь, не территориях вне мегаполисов, сформировался особый антропологический тип. Со мной не соглашаются, даже отец настроен скептически. Для сторонников классической антропологии исчерпывающим истолкованием здешнего порядка жизни является тривиальное невежество местного населения. Однако моя гипотеза не отрицает невежества.
— Что за антропологический тип? — мрачно спросил Митя.
— Для формирования антропотипа необходима некая якорная установка, моделирующая мировоззрение и поведенческие практики. Вне мегаполисов таким императивом принято утверждение о войне. Вера в войну и формирует здешнюю жизнь. Ведь в реальности никакой ядерной войны никогда не было. В мегаполисах это все знают.
— Как не было войны?! — поразился Митя.
— Вот так и не было.
— А радиация?
— Т-щёрт возьми! — почему-то разозлился Алик. — У вас же, лесорубов, всё перед носом! Физику в школе учили? Учили! Под решётками сидите? Сидите! Ну как электромагнитное излучение может защитить от радиации? Да сложи ты два и два, неужели трудно? Разве само название вам ни на что не намекает? Интерфератор — значит, интерференция! Что могут гасить волны определённой частоты? Только волны такой же природы! В этом и суть интерференции! Значит, нет никакой радиации, есть электромагнитное излучение!
Митя не знал, что сказать. Истина была самоочевидна.
— Невежество — когда не хватает знаний. Но лесорубам знаний-то вполне хватает! Среднее образование никто не отменял! Просто в осмыслении мира приоритеты задаёт антропология! И она не позволяет принять истину, даже если её тебе в харю тычут, сорри за термины!
Митя чувствовал себя полным идиотом. Его тошнило.
— А война? — глупо переспросил он.
— Не было войны. Никому мы на хрен не нужны, — Алик произнёс это со спокойствием давнего приговора. — Мы ничего не можем дать миру. А наше богатство — только территория. Её-то мы и уступили Китаю. Он выкупил у нас заводы и переоборудовал их под производство бризола. Китайские комбайны рубят лес, а мы — дешёвая рабочая сила. Чтобы лес быстрее восстанавливался, Китай подвесил над нами спутники с излучателями для ускорения вегетации.
— Селератный лес… — понимающе пробормотал Митя.
— Да, — кивнул Алик. — Лес с ускоренной вегетацией. Десяток лет — и он снова готов для вырубки. А вы считаете облучение со спутников радиацией. Но ты хоть где-нибудь дозиметры встречал?
— Индикаторы у каждого есть…
— Какая у них единица измерения? Зиверт?
Митя молча пожал плечами, словно был виноват.
— Жилые зоны прикрыли интерфераторами. А на страну плевать. Иначе мозги бы включили. Если в городах ещё пытаются жить как на Западе, то лесорубы просто соорудили себе свою особую картину мира: война, радиация, бригады, Бродяги… Я же говорю — новый антропологический тип. И какая у него этика — шиш поймёшь. Может, и нет у него этики, одна вегетация…
Над дальней горой в синеве неба проклюнулась тёмная точка. Вскоре стало видно, что к Татлам летит вертолёт. Алик засобирался.
— Давай закругляться. Спецгруппа из Уфы разыскивает какую-то беглую заключённую. Сейчас лесорубов допрашивать будут.
Митя продолжал сидеть, оглушённый всем тем, что рассказал Алик. В общем-то, мировоззрение лесорубов его не касалось, но в открытых Аликом обстоятельствах его прежняя жизнь, без сомнений, обретала иной смысл.
Митя хотел ещё спросить у Алика про «Гринпис». Чем тот занимается? Почему «гринписовцев» считают предателями? Что они делают на объекте «Гарнизон» в недрах горы Ямантау?.. Митя должен был это знать, если он действительно потерявшийся «гринписовец». Но Алик уже слезал со штабеля.
А вертолёт приближался стремительно, как в сказке; из оптической абстракции он превращался в объёмное тело. Стёкла кабины сверкали. На округлых бортах желтели и зеленели пятна камуфляжа. Клокотал винт.
Вертолёт завис над гравийной площадкой, и поднятая пыль разбежалась из-под него дымящимся кольцом.
35
Станция Татлы (III)
— Короче, расклад такой, — начал Егор Лексеич. — Сейчас сюда прилетят вояки и устроют большой шмон. Ищут эту каторжанку — Щуку.
Бригада собралась во дворе — там, где играли в карты. Пришли все, кроме Мити, даже Алёна бросила кухню. Типалов вглядывался в лица своих людей: подведут или нет? Народ, конечно, с бору по сосенке, но ведь все же заодно…
— У вояк наверняка есть запись вчерашней заварухи с патрулём, но вам бояться нечего, — продолжил Егор Лексеич. — Не говорите, что в харвере сидел я. Напал дикий чумоход, и жопа патрулю. А про Щуку скажите, что она после чумохода сразу сдриснула куда-то и больше вы её не видели. Запомните?
— Несложно, шеф, — солидно согласился Фудин.
— Дак Щука же на кладовке сидит! — удивилась Талка.
— Не будет её с кладовки! — сдерживая раздражение, сказал Егор Лексеич. — Всё! Исчезла она! Испарилась! Не было её! Вчера вечером удрала!
Талка наконец поняла и в ужасе захлопнула рот ладонью.
Егор Лексеич в досаде поморщился. Талка — слабое звено. Но требовалось ещё раз разъяснить бригаде, что к чему, и ткнуть носом в здравый смысл.
— Вояки — они за городских, — внушительно произнёс Егор Лексеич. — Им на вас похуй. На Щуку — тоже. Вояки начальству служат. А мы — стране! Без наших «вожаков» эту войну не выиграть! Подумайте бошками-то своими тупыми! Мы большое дело делаем, так не дайте городским нам помешать!
— А Щуку в расход, ага? — злорадно улыбаясь, влез Костик. — Или куда?
— Куда надо! — огрызнулся Егор Лексеич. — Конец базару! Теперь у вас бригадир — Саня Холодовский, как с документов написано!