Егор Лексеич, сопя от недовольства, направился к домику. Холодовский пошёл за ним. Взволнованная бригада осталась во дворе. Матушкин, воровато оглядевшись, тотчас изобразил бригадира: ссутулился и выпятил брюхо, как Егор Лексеич, брюзгливо распустил нижнюю губу и проворчал:
— У вас, мудозвонов, одни смехуёчки да пиздахаханьки, а я самый мудрый, пойду эту амбразуру пузом заткну!
Алёна молча отвесила Матушкину звонкий подзатыльник.
В кладовке Егор Лексеич без объяснений сунул обозлённой Щуке под дых кулаком, чтобы не трепыхалась, а Холодовский связал ей руки за спиной.
— Топай вперёд и не ори, — посоветовал Егор Лексеич.
На плече у него уже висел автомат.
Он вывел Щуку из дома через дальнюю дверь и толкнул в загривок.
— Куда идём-то, начальник? — ухмыльнулась Щука, но ответа не получила.
Вдвоём они миновали густую и заваленную хламом лесополосу, что ограждала территорию станции, и оказались на заболоченном берегу ручья. Егор Лексеич увидел поодаль дорожку и мостик из гнилых шпал. За ручьём над косматой зеленью поднимались дырявые крыши заброшенного городка.
Егор Лексеич решил завести Щуку подальше в развалины, чтобы на станции никто не услышал треск автомата. Участь Щуки Егора Лексеича не беспокоила, а вот сама каторжанка занервничала.
— Ты чё задумал? — оглядываясь, спросила она.
— Топай, сказал.
Над ними с клёкотом рубивших воздух лопастей медленно проплыл толстобокий армейский вертолёт, разрисованный пятнами камуфляжа.
Обогнув ржавый, заросший жимолостью остов самосвала, Егор Лексеич разглядел за одичавшим палисадником вполне подходящий двухэтажный дом. Окна его были выбиты, штукатурка осыпалась, оголив кладку из красного кирпича, над стенами торчали обломанные листы шифера — они сползли со ската крыши. Правый подъезд обрушился, оголив внутренние перекрытия с досками и деревянными балками, левый подъезд пока уцелел.
— Туда, — скомандовал Щуке Егор Лексеич.
Щука вошла в подъезд, оступаясь в полумраке на мусоре. Егор Лексеич последовал за ней. Он снял автомат с плеча и готов был выстрелить.
— Слышь, командир, не беспредель! — обернулась Щука. — Отпусти! Никому я не скажу про тот патруль!
— Нет, скажешь, — усмехнувшись, возразил Егор Лексеич. — Я вашу породу каторжанскую знаю. Блатной фраеру должен не бывает. Сейчас мне что угодно прогонишь, а потом за убавку срока всех сдашь с потрохами.
С улицы доносился безмятежный стрёкот кузнечиков. Длинная полоса солнечного света лежала на стене с облупленной краской, на секции ржавых почтовых ящиков, на скелете детской коляски с истлевшим коробом.
— Погоди, не стреляй! — Щука попятилась в угол, ноги её подгибались от ужаса. — Я тебе правду открою! Я Ведьма!
— Ну так наколдуй, чтоб тебя черти унесли.
— Я не со сказки ведьма! Я по лесу Ведьма! Как Бродяга — но Ведьма!
В готовности выстрелить руки Егора Лексеича уже наливались тяжестью.
— Таких не бывает. Это пиздёж.
— Не пиздёж! Я лес чую! «Вожаков» искать не умею, а лес чую!
Щука не врала — Ведьмы действительно существовали. Их было гораздо меньше, чем Бродяг, но всё же они были. Некоторые бабы, угодившие под облучение, превращались не в Бродяг, а в Ведьм. Могли и в Бродяг, но изредка случалось, что делались Ведьмами: начинали ощущать лес, причём не только вокруг себя, а на огромном пространстве. Пару лет назад бригадир Шорох показал Егору Лексеичу неприметную женщину в своей бригаде — Ведьму. Шорох говорил, что она определяет, куда можно заходить, а куда не стоит. Умеет отводить опасность, когда лес бунтует, и даже перенаправлять гнев леса на бригады соперников. Егор Лексеич Шороху не поверил и потом убедил себя, что был прав: бригада Шороха сгинула где-то на хребте Крака. Значит, Ведьма не помогла. Но ведь сплетня о Ведьмах родилась не на пустом месте…
— И что ты чуешь сейчас? — спросил Егор Лексеич.
— С Ямантау зыбь идёт. Она всегда идёт, но этим летом совсем качает.
— Такое я и сам чую.
— Я мёртвую тропку встретила, пока моталась по ебеням! — торопливо выдала Щука. — Смерть козой по тропке прыгала, какую-то бригаду копытом растоптала, они все там до сих пор лежат! Я найти могу, это недалеко!
— На кой хер мне мертвяки?
— Зато узнаешь, гоню я или нет.
Щука шарила глазами по лицу Егора Лексеича. Егор Лексеич задумался. Следует ли рисковать, оставляя эту тварь в живых? Нужна ли ему Ведьма? И Ведьма ли Щука на самом деле?..
А на станции Татлы, где приземлился вертолёт, в это время всё было спокойно, даже погрузчики не прекратили работу. Из вертолёта выбрались спецназовцы, обвешанные аппаратурой и оружием, но никакого захвата станции и поголовного обыска они не устраивали: держались расслабленно, с ленцой. Офицер о чём-то переговорил с подоспевшим Арояном и сразу повёл своих бойцов к домику, в котором располагалась бригада Типалова.
— У них наверняка есть запись гибели патруля на Сундукташе, — пояснил бригаде Холодовский. — На видео —мотолыга. А её они ещё с вертолёта заметили. Так что никого искать им не надо.
Спецназовцы загнали бригаду в дом — всех, кроме Маринки, потому что её на записи не было. Офицер допрашивал свидетелей поодиночке.
— Рассказывай, что там стряслось и куда подевалась Щукина, — говорил он каждому, кого к нему приводили.
— Своих действий я в точности не помню, — Холодовский отвечал ясно и спокойно. — Кто что делал — тоже не помню. Я полностью был сосредоточен на чумоходе, а не на людях, чтобы отреагировать адекватно, вот и всё.
— Я в тот момент понял, что надо под машиной укрыться, у неё клиренс низкий и для чокера места нет, — деловито сообщил Фудин. — Пока пролазил, всё закончилось. С такой ситуации на посторонних внимание не обращаешь, так что я не видел ничего, товарищ офицер.
— Думать некогда было, каждый уж сам за себя, — Матушкин виновато поскрёб кудлатую голову. — Я стреканул — кажись, мотолыгу перепрыгнул… Какая на хрен Щука? Я свои штаны чуть не потерял!
— Я? — запыхтел Калдей. — А я чё? Все там чё-то, и я тоже. Не знаю ничё.
— Да я труханул по полной, куда-то шарахнулся, на других не смотрел, — смущённо похохатывая, признался Серёга.
— У меня вот здесь всё прямо оборвалось, — Алёна с тяжким вздохом положила ладонь на обширную грудь. — Я просто замертво была, как заяц!
— Я сразу в сторону скользнул, чтобы харвер меня не зацепил, — Костика, похоже, забавляло, как он удирал. — Кто там куда — хер разберёт.
— Просто к лесу побежала, — бесцветно сказала Вильма. — Ни на кого не оглядывалась.
— Меня вообще до сих пор трясёт! — едва не заплакала Талка. — Всё с тумана, только чудище это лапой тянется!.. Кошмар такой!
Допрос затянулся надолго. Маринка сидела во дворе на ящике возле стола из катушки от кабеля и, скучая, рассматривала станцию: вертолёт, лесовозы, рукастые погрузчики на перроне, домики в окружении бурьяна, коробка депо, цистерна, вагоны с брёвнами, красно-жёлтая мотриса, мачты интерфераторов на растяжках… Маринке скорее хотелось в лес — валить «вожаков» на склонах страшной и недоступной горы Ямантау. Ощутить настоящую работу, когда ты сам себе хозяин, когда в твоей власти и дело, и люди, и машины… Испытать на себе угрюмое непокорство леса — и свою победительную силу…
К Маринке присоединился Митя. После разговора с Аликом Арояном он был подавлен и молчал. Маринка оценила его ненавязчивость.
А вот боец — охранник у дверей дома — изнывал от безделья. Он стащил каску в полотняном чехле и всё поглядывал на Маринку.
— Чего сидишь тут? — спросил он, не устояв перед искушением.
— Тебе какая разница? — ответила Маринка.
Боец был молодым парнем — крепким, коротко стриженным, наглым.
— Борзая, — оценил он.
Он нырнул в дом и скоро вернулся.
— Ещё час там проваландаются, не меньше, — ухмыляясь, сообщил он Маринке. — Успеешь кончить, если постараешься. Сотку даю.
До Маринки дошла суть его слов, и Маринка покраснела от бешенства.
— Пош-шёл ты! — прошипела она.