А мотолыга в это время уже приближалась к мосту. Под его фермой Серёга видел сброшенную рельсово-шпальную секцию: слегка изогнувшись, она стояла поперёк пути, словно забор. Между шпал бурлила вода. Маринка и Фудин лупили по ферме очередями из автоматов — на ржавом железе полыхали искры. Калдей, грузно ворочаясь в корме, изредка бабахал из гранатомёта по громадине путеукладчика на дамбе, который уже заворачивал в сторону переезда. Но алабаевцы по мотолыге не стреляли. Они палили куда-то по лесу — Серёга не мог понять куда. Там стряслось что-то странное и неожиданное. Что-то изменилось. «Спортсменам» почему-то стало не до лесорубов.
Серёгу озарило: из леса наступали чумоходы!
Егор Лексеич тоже увидел их и тотчас бросил руки на панель управления — надо остановить комбайн. Драться Егор Лексеич не желал.
— Бля-я… — охнул он. — Ведьма не наебала!..
Егор Лексеич догадался, что зачумлённые машины уходили от той боли, которую лесу причинил взрыв бомбы на горе Нары-Мурун. Боль потекла по склону горы и по лощине к Инзеру, как и предупреждала Щука, и погнала из чащоб сумасшедшую лесную нечисть — погнала чумоходы.
— Что это? — удивился Митя.
— Долго объяснять… Рукавицу надень, будешь отбиваться!
Егор Лексеич сорвал с кронштейна гаунтлет-пульт и сунул его Мите.
Несколько шустрых риперов уже преодолели дамбу и выбрались к реке. Задирая колени, они брели вброд и спотыкались на донных камнях. Одного из них свалило течение, и он, дрыгая ногами, подыхал — движок залило водой. В отдалении от путеукладчика через рельсы перелез форвер с трелёвочной рамой на заду; расчищая себе дорогу, он вытянул лапу с чокером и ломал ёлку. Чумоходы были уродливы своей технологической анатомией, опасны своим смертоносным оборудованием, и потому их нашествие вызывало суеверный страх: что могло так напугать неуязвимых роботов?
Алабаевцы выскочили из укрытий и побежали с моста по дамбе навстречу путеукладчику — решётчатая стрела его крана плыла над зелёными макушками деревьев. На площадке у кабины металась и лаяла на лес большая рыжая собака. Путеукладчик двигался медленно, и люди торопливо карабкались на платформу, будто на борт спасательного судна. С платформы они озлобленно били из автоматов и базук по шевелящимся кустам в дренажных канавах. А сквозь кусты к железной дороге упрямо продирались чумоходы.
Риперы были самыми ловкими и скоростными. Взблёскивая коленными шарнирами, они мчались за путеукладчиком по шпалам и по склонам насыпи. Это напоминало загонную охоту стаи мелких чумоходов на огромного зверя. Автоматные очереди алабаевцев с треском дырявили ситаллические корпуса преследователей; живучие твари словно бы терпели, сколько могли, а потом, исчерпав силы, замертво валились набок, дёргая ногами. Но передовой рипер, как обнаглевшая гиена, вдруг запрыгнул на платформу путеукладчика и с бессмысленной жадностью вгрызся диском циркулярной пилы в опору крана — и тотчас же выстрел из гранатомёта разорвал хищника пополам.
Егор Лексеич видел с реки, как путеукладчик отбивается от механической нечисти, и надеялся, что чумоходы одолеют алабаевцев, но, похоже, надежды были напрасны: путеукладчик уже почти добрался до моста. А харверу Егора Лексеича следовало опасаться собственных врагов. Речку вброд пересекали другие чумоходы, большие и маленькие, будто харвер попал в поток массовой панической миграции одичавших комбайнов. В небе мелькали коптеры.
Митя надел тяжёлую перчатку гаунтлет-пульта и включил манипулятор харвера. Справа за окном кабины как по волшебству начала расправляться суставчатая ручища комбайна. С лёгким запозданием она стала повторять над водой движения Митиной руки; разжался и сжался, клацнув зубцами, чокер. Митя представил, что он — харвестер и гидравлическая ручища комбайна — это его рука. Ручища, покачиваясь, потянулась вперёд и цапнула подвернувшегося внизу рипера. Митя легко поднял его в воздух; рипер, как живой, сучил ногами и размахивал пилой — разве что не верещал; Митя стиснул кулак, и могучая клешня раздавила электронную скотину, как жестяную банку; сквозь клыки чокера потёк густой бризол. Скомканную падаль Митя отшвырнул прочь.
— Сила! — ухмыльнулся Егор Лексеич, наблюдавший за ручищей.
Чумоходы, что перебирались через реку, не обратили внимания на гибель собрата. Митя подумал: Холодовский правильно объяснил логику поведения машин. Для чумохода врагом является только тот комбайн, который работает на своей делянке. Ну и человек, разумеется. Чумоход не будет нападать на другую бродячую машину, даже если машина ему чем-то угрожает. А в кабине харвера люди для чумоходов невидимы. Значит, харвер Егора Лексеича — это ещё и хорошее оружие против спятивших агрегатов: он зрячий среди слепых.
В это время Серёга, форсируя движок, вёл мотолыгу по реке на таран. Серёгу сжигал такой же электрический огонь, как и тогда, в рубке «Лю Чонга», когда Серёга сбросил самосвал с горы на чудище под канатной дорогой.
— Держись крепче! — крикнул Серёга своей бригаде.
Выбрасывая из-под гусениц фонтаны грязной воды с галькой, мотолыга мчалась к мосту. На скошенном носу подпрыгивала крышка моторного отсека, из выхлопной трубы валил бризоловый дым. Серёга высмотрел под мостом пологий валун: можно с разгона влететь на него и ударом прочного капота повалить преграду из стоячей секции железнодорожного полотна.
Наискосок к мотолыге по реке, топая ногами, шёл форвер с трелёвочной рамой. Калдей без всякого приказа высунулся за край железного короба и с плеча пальнул из гранатомёта — это было необычно для него, такого тупого и неповоротливого. На взрыв гранаты сдетонировал топливный бак форвера: из огненного шара вышибло скорлупы кожуха и кривые обломки ног.
Визжа траками, мотолыга под мостом выскочила на гладкую каменную плиту и в отчаянном прыжке тяжко врезалась мордой в забор из бетонных шпал с рельсами. Забор зазвенел и заскрежетал, отогнулся назад — но упруго устоял, хотя несколько шпал соскочили с креплений. Мотолыга замерла, как вздыбленный конь; она яростно скребла гусеницами, но забор не падал даже под её весом. А сверху внезапно заскрипела стальная ферма, раздался перестук колёс и посыпалась ржавчина — это на мост выкатился путеукладчик.
Он проехал бы через мост куда быстрее, чтобы покинуть долину Инзера, кишащую безумными роботами, но не мог набрать скорость: упираясь ногами, за него цеплялся харвер-чумоход — будто тигр повис на спине у буйвола. Не соображая, как бороться с путеукладчиком, харвер запустил руку с чокером в длинную клетку, предназначенную для рельсовых секций, сунул в этот капкан манипулятор с пилой — и прочно застрял. Рука харвера, изгибаясь в суставах, колотилась локтями о балки ограждения, чокер злобно кусал стойки, циркулярка визжала, стараясь разрезать сталь, и с платформы путеукладчика сыпались снопы ослепительных искр. От кабины и дизеля по харверу лупили очередями алабаевцы. Оператор крана управлял челюстным захватом — пытался оторвать чумоход от своей машины: захват падал на спину харвера, распахивая челюсти, но лишь проламывал корпус, отдирая куски ситалла.
Путеукладчик упрямо волочил чумоход за собой; с лязгом оборудования и воем двигателей путеукладчик перетащил врага через мост. Два спутанных воедино агрегата — один большой, другой гигантский — боролись прямо на ходу, калечили и раздирали друг друга с пугающей бесчувственностью автономных механизмов. Вывихнутые конструкции вряд ли уже поддались бы разъединению; их осмысленная геометрия искорёжилась и шизофренически переплелась в трёхмерной топологии рукопашной драки.
Чумоходу выворачивало ноги, но он не сдавался — просто не понимал, как это делается. В конце моста, нашарив какой-то упор, он надавил на платформу и приподнял её дальний край — стрела крана послужила сейчас противовесом. Передняя колёсная тележка путеукладчика соскочила с рельсов, а потом соскочила и задняя. Путеукладчик врылся острыми колёсами в слежавшийся гравий насыпи и вместе с гравием заскользил вбок под уклон.
Алабаевцы заорали, засуетились и начали спрыгивать с платформы — их корабль терпел крушение. Из-за крана центр тяжести у пустого путеукладчика располагался слишком высоко: неимоверная машина уже не могла устоять. Решётчатая стрела крана качнулась в прощальном взмахе, и путеукладчик бессильно повалился боком на затрещавшие под ним кусты, позорно оголив грязное днище платформы и оси колёсных тележек. А вслед за собой он увлёк и победителя: разламывая позвоночник, харвер тоже кувыркнулся с путей всеми своими корпусами, только ноги мелькнули над кромкой откоса.