— Ту бригаду лес воспринял как врага — и уничтожил. А нас воспринимает как нечто нужное — и не позволяет уйти. Думаю, это манипуляции Ведьмы.
— Щуки, что ли? Да она же дура, тварь уголовная!
— Ну и что? Она не обязана разбираться в биологии, она просто чувствует лес и догадывается, где и как надо воздействовать на него, чтобы получить желаемый эффект. Здесь, в городе, она исхитрилась запутать нас. Наверное, рассчитывала, что кто-то из нас заблудится и попадётся чумоходу.
— Мы и попались, — ухмыльнулась Маринка.
— Надо понять, как избавиться от воздействия леса. Тогда выйдем отсюда.
— Давай, работай башкой, — охотно согласилась Маринка.
— Попробую поработать… Видишь вон тот пень?
— Ну и хера ли?
— У селератного леса рыхлая древесина, она быстро разлагается. А почему тот пень не сгнил? Кора у него отвалилась, побегов нет, а он крепкий.
— Короче! — потребовала конкретности Маринка.
— Короче — он не умер, он живой. Лес поддерживает в нём жизнь. Не знаю почему, но так лесу надо. И подобные пни — далеко не редкость.
— Чего ты доебался до этого пня? — раздосадовалась Маринка.
Митя понимал её раздражение, но ему нужно было осмыслить ситуацию, в которой они оба застряли. А лучший способ осмыслить — проговорить.
— Лес — это фитоценоз, сообщество растений, — терпеливо сказал Митя. — В единое целое его объединяют грибы. Их грибница, которую ошибочно считают корневой системой, называется мицелий. Это такая сеть из тонких ниточек — гифов. Огромная сеть. Мицелии срастаются друг с другом и с корнями деревьев, транспортируют питательные вещества и проводят электрические сигналы. Тот пень, — Митя кивнул, — живёт лишь потому, что фитоценоз подкармливает его через корни, к которым приросли гифы здешних мицелиев. В обычном лесу фитоценозы существуют на саморегуляции. А в селератном лесу все процессы регулируют коллигенты — альфа-деревья, по-вашему — «вожаки». Они — как спинной мозг фитоценоза.
Маринка молчала, слушала.
— Срубая «вожака», мы лишаем фитоценоз организации, — продолжал Митя. — Но она, судя по всему, восстанавливается через один-два сезона, когда другое дерево становится «вожаком». Причина — селератное облучение. Оно придаёт грибницам небывалую жизнеспособность и активность. Обычный гриб-симбионт потребляет до трети питательных веществ, вырабатываемых деревом, а селератный мицелий, несомненно, гораздо прожорливее и мощнее. Так что селератный лес — новая, небывалая биоформа фитоценозов.
Митя и сам слушал себя как постороннего человека. Память открылась, изливая объяснения, которых ему так не хватало. Вот что он исследовал в миссии на объекте «Гарнизон»! Вот что исследовал «Гринпис», который был врагом для всех тех, кто желал, чтобы селератный лес считался просто лесом.
— Селератный лес обладает собственной волей! — потрясённо сказал Митя.
Маринка, конечно, понимала, что такое воля. И понимала, что у леса, обречённого на безжалостную вырубку, воля будет недоброй. Но рядом с Митей всё это показалось ей почему-то совсем не страшным.
— Лады, — заявила она как дядь Гора. — А что нам с тобой сейчас делать?
49
Город Межгорье (IV)
На станции Межгорье уцелели три пути, через которые были перекинуты ржавые решётчатые фермы на бетонных столбах, а ещё безглазые светофоры в траве, выпотрошенные релейные шкафы и местами проваленный замшелый перрон. Никто из бригады не пожелал ехать с Серёгой.
— Лучше покушать приготовим, а они сами придут, — сказала Алёна.
Но Егор Лексеич одобрил Серёгину затею с поисками:
— Два часа тебе даю, Серёжа. Не найдёшь — возвращайся.
Никакого умного плана у Серёги не имелось, он собирался просто гонять по улицам Межгорья, надеясь встретить Маринку. Ну, и Митяя тоже, хотя так-то — хрен с ним. Как-нибудь сам выберется. Дошёл же он до Магнитки…
Движок ревел. Бризоловой выхлоп бил толстой струёй. Мотолыга плавно качалась на скорости, и на груди у Серёги болтался бинокль Егора Лексеича. Мелькали деревья, пустые дома и заросшие развалины. Серёга сжимал руль и думал о Маринке. Душа у него корчилась от жалости и тревоги. Как Маринка одна тут бегает?.. Или она не одна?.. Костик злорадно сообщил, что при атаке роторного чумохода Маринка потащила за собой Митяя… Они сейчас могут быть вместе. И чувства Серёги мгновенно сменились ревностью.
Ревностью — и гневом на себя самого. На шиша ему это командование? В том споре он занял сторону Егора Лексеича, и Маринка из вредности заняла сторону Мити. А Митяй — он же одна рожа с Серёгой. Только Серёга — плохой, а Митяй — хороший, блядь!.. И вот теперь он, Серёга, за рулём, как долбоёб, а Маринка — с Митяем. Вдвоём, а вокруг никого. Это Серёге было нужно, да?..
Егор Лексеич скинул Серёге на телефон карту города, и Серёга сообразил, куда его занесло: к базе строительного управления. Стройуправление было главным предприятием Межгорья, оно возводило и — до поры до времени — содержало в исправности сооружения объекта «Гарнизон». С перекрёстка за бетонным забором Серёга увидел промплощадку базы и тормознул.
На площадке в густой траве стояли ржавые, оплетённые зеленью горные машины. Серёга в бинокль рассматривал этот жутковатый подземный зоопарк. Низкие — на высоту собственного колеса — самосвалы, будто расплющенные сводами тоннелей. Погрузчики с широкими когтистыми ковшами. Уродливые горбатые скреперы для вскрышных работ. Гусеничные шахтные комбайны, вооружённые фрезами, зубчатыми барабанами, отбойниками и скальными свёрлами. Траншейные экскаваторы с цепными резцами на стрелах. Знакомые Серёге роторные сплитчеры. Бульдозеры с загребущими скребками. Все эти зверюги предназначались для сокрушения сверхпрочных каменных пластов. Они были медлительнее, но куда сильнее харвестеров и форвардеров.
Вытащенные на свет, подземные агрегаты пугали, как извлечённые из тел живые органы. Некоторые из них и правда были ещё живые — шевелили чем-то механическим внутри себя, неспешно передвигали конечности. Видимо, с этой площадки они и разбредались по городу. Серёга снял стоянку чудищ на телефон и отправил Егору Лексеичу — пусть будет в курсе. А потом газанул и погнал мотолыгу подальше от загона с подземными хищниками.
В это время Митя и Маринка шли по улице в поиске «вожака».
— Мощная и обширная грибница превращает селератный биоценоз в сверхсистему, — говорил Митя, озираясь. — Как я понимаю, такой биоценоз может поддерживать некоторые жизненные функции в погибших организмах — отсюда и «клумбари»… Споры грибов — как пыль, их носят потоки воздуха, и грибы проникают повсюду — и в машины, и в людей. Нейлектрические ткани спор позволяют грибам срастаться с электроникой, создавая фитронику, или с нервной системой людей и животных. Такая «проросшая» машина — это чумоход. А «проросший» человек — Бродяга или Ведьма, а в итоге — лешак.
Митя объяснял себе и Маринке будто бы сразу набело, без рассуждений. Все эти мысли уже мелькали в прежних разговорах, и сейчас Митя просто складывал их в нужном порядке. Сосредоточен он был на другом: он трогал стволы деревьев, пытаясь определить горячего «вожака».
— У леса нет рук и ног, — Митя впервые чувствовал себя не малахольным городским дрищом, а тем, кем и был, — учёным. — Но есть мы и наши машины. И лес вторгается в нас, переделывая под себя. Управляет тем, что захватил…
Маринка не вникала в смысл сказанного Митей: просто её завораживало, как Митя размышляет. Прикольно, будто работает мастер. Из Митиных слов Маринка выцепляла только полезное. Чумоходами управляет лес. Срубленные «вожаки» заменяются новыми. Надо знать всё это — пригодится, чтобы стать бригадиром. Рядом с Митей Маринка верила, что станет. Такой свободной и сильной она не ощущала себя ни с Харлеем, ни с Серёгой, ни с дядь Горой.
— Зачем лесу чумоходы? — спросила Маринка.
— Ответ ясен, — Митя посмотрел ей в глаза. — Чумоходы нужны лесу для защиты. Чтобы мы его не уничтожали. Он нами же от нас и обороняется.