Маринка понимала, что Митя хочет сберечь лес. Городские почему-то всегда возмущались вырубками… Ну дак лес-то рубят не бригады. Бригады берут «вожаков». И понемногу. Бригады — маленькие, а лес бескрайний.
За кустами смородины они заметили высокую и толстую берёзу. Митя полез в кусты, Маринка — за ним. Берёза росла на игровой площадке бывшего детского садика. Вокруг стояли лавочки, сказочные домики, верандочки, горки и маленькая ржавая карусель. На ощупь берёза была горячей.
— Это «вожак», — уверенно сказал Митя.
— И что дальше? — Маринка, щурясь, поглядела наверх, на крону.
— Ведьма как-то спровоцировала фитоценоз воспринимать нас полезными и не выпускать. А мы должны вызвать другую реакцию. Например, причинить боль. Чтобы фитоценоз решил нас отогнать. Выстрели по берёзе, Марин, только чуть-чуть. Реакция «вожака» станет сигналом для всего фитоценоза.
— Так ты охраняешь лес? — удивилась Маринка.
— От нескольких пуль дерево не погибнет.
Маринка скинула с плеча автомат и, криво улыбаясь, дала по берёзе короткую резкую очередь. Пули впились в ствол с тугим звуком.
Серёга не услышал этой стрельбы за тарахтением движка.
Мотолыга подкатывала к перекрёстку, на котором теперь раскинулись заросли черёмухи. Серёга не ожидал никакого подвоха. Но черёмуха вдруг вся зашевелилась, словно ожила, и навстречу мотолыге из плотной гущи листьев вытянулся манипулятор с дисковой пилой. Серёга не успел ничего понять.
Мотолыга врезалась в куст, с яростным треском полезла вверх и ухнула носом вниз — преодолела какое-то препятствие, скрытое в запутанной зелени. Серёгу осыпало сорванными листьями. Серёга ударил по тормозам и вскочил с водительского места, глядя назад. Из зарослей вбок торчали две стальные ноги, они конвульсивно сгибались и разгибались. А потом вся масса черёмухи, выворачивая корнями куски земли и асфальта, упрямо поползла к мотолыге.
Серёгу продрал ужас. Это была не черёмуха, а форвер, сплошь затянутый черёмухой. Видимо, повреждённый комбайн лежал на перекрёстке и дерево проросло сквозь него, обвило стволами и ветвями, чутко повторяя формы корпуса и частей механизма. Форвер сросся с черёмухой. Одна нога у него была древесной, с чёрной корой, и за толщей листвы рокотал мотор. Комбайн, раздавленный гусеницами мотолыги, ещё был жив и пытался двигаться.
Серёга упал в обратно кресло и рванул мотолыгу прочь отсюда.
Он погнал напрямик через дворы: безжалостно проламывался сквозь кусты, валил ограды, ветхие сарайчики и тонкие деревья. И превосходство мощной машины его уже не воодушевляло. Всё равно лес был сильнее.
Под ударом капота упал в бурьян очередной забор, и за листвой акаций открылась площадка бывшего детского сада. Среди детских домиков и горок Серёга увидел маленькую карусель, а на ней сидели Митя и Маринка.
Мотолыга, рыча, пёрла прямо на них, будто не замечала, и Маринка сразу поняла, что водитель — Серёга и он заревновал. Митя дёрнулся отскочить, но Маринка схватила его за руку, оставляя на месте. Серёга пугал, и вездеход затормозил, клюнув носом, лишь в опасной близости от карусели.
Серёга не показывался — усмирял себя, а затем высунулся над броневым коробом по грудь и облокотился на край, улыбаясь, будто всё зашибись.
— Ну чё, потеряшки, — наигранно весело окликнул он, — лезем на борт?
Митя спрыгнул с карусели. Серёгина ревность его не задела.
— Я не поеду, — спокойно сказал он Маринке. — Зря, что ли, мы «вожака» ранили? Хочу проверить предположение о Ведьме. Если не заплутаю и дойду до станции, значит, я прав. И в отношении Ведьмы, и вообще во всём.
Митя повернулся к мотолыге спиной и пошёл к зданию детского сада.
Маринка тоже спрыгнула и встала перед носом мотолыги. Ей совсем не хотелось расставаться с Митей. С ним были интересно, а в бригаде — скучно.
— Я с Митькой пойду, — сообщила она. — Ждите нас на станции. И не корчи морду, Башенин. Чё мне надо, то и делаю.
Маринка толкнула карусель, словно доказывая, что ей легко и привольно, и направилась вслед за Митей. Серого, конечно, было жаль… Но не сильно.
Серёга глядел, как они уходят, и продолжал глупо улыбаться. Его будто оглушило. Он так переживал за Маринку — а ей похер… Она — с Митяем!.. И Серёга подумал, что вот вдавит по газам — и размажет их обоих гусеницами… Так легче будет!.. Но по газам он не вдавил, а только вытер пот со лба.
Он почувствовал, будто его обокрали. Дело не в том, что он рассекал по городу, рискуя нарваться на чумоход, а Маринка наплевала на его готовность рискнуть. И даже не в том, что Митяй увёл Маринку… Митяй — он же близнец. Он как бы тоже Серёга. Только такой, какой нравится Маринке… И он забирал у брата, то есть у Серёги, и девчонку, и лучшую часть натуры, и саму жизнь! Что у Серёги оставалось его собственным? Убийство Харлея, и всё, да?.. Что он, Серёга, делал неправильно? Как его угораздило обокрасть самого себя?
Перед ним медленно крутилась и скрипела пустая ржавая карусель. Белой хмарью расплывалось бессолнечное — будто беспамятное — небо. Прощально-остро пахло мокрой листвой. Чернея впалыми глазницами домов, брошенный город тихо погружался на дно лесного океана, разлившегося вокруг Ямантау.
Маринка поравнялась с Митей уже за углом детского сада. Некоторое время они шагали молча, потом Маринка схватила Митю за локоть.
— Погоди, — попросила она.
Митя остановился.
Маринку терзало сожаление о Серёге. Надо или вперёд, или назад, а мучиться на перепутье она не хотела.
— Мы же теперь точно одни, — с нажимом сказала она. — Никто к нам больше не заявится. И торопиться некуда.
Митя молчал. Он мгновенно обо всём догадался, и его ошпарило жаром. Маринка была так близко — руку протяни, и в то же время бесконечно далеко.
Маринка обшаривала Митю взглядом, словно примеряя к себе. Внешнего сходства с Серёгой она уже не замечала — различия были куда важнее, однако в Мите Маринка узнавала что-то смутно знакомое, освоенное, что ли, отчего она не ощущала никакого барьера между собой и этим городским парнем.
— Я же тебе нравлюсь, Митька.
— Нравишься, — согласился Митя так, будто возразил.
Маринка ему очень нравилась. Он запрещал себе даже думать об этом, но всё равно думал. И холодной водой его вдруг окатило осознание вины. Здесь, в лесах, не его жизнь, а Серёгина. Он виноват, что заглядывался на девушку брата. Виноват, что девушка брата стала заглядываться на него. Так нельзя.
— Ну дак не ссы, городской, — с вызовом улыбнулась Маринка.
Митя встряхнулся, отгоняя морок. И этот морок был пострашнее того, что Ведьма навела на лес.
— Сначала я решу с братом, — хрипло ответил Митя.
Тёмные глаза Маринки зажглись жуткой глубиной.
— Похуй на Серёгу, — прошептали её пухлые губы.
— Нет, не похуй, — ответил Митя.
Он оттолкнул Маринку плечом и двинулся дальше по мёртвой улице.
50
Станция Пихта (I)
— Хоть ты заноза в жопе, Муха, а я беспокоился! — Егор Лексеич приобнял Маринку, а потом взял её руку и посмотрел на индикатор — большую ли дозу набрала племянница. — Всё, давай под решётку!
Бригада уже завершала обед. Мотолыга стояла у перрона. Насупленный Серёга сидел за рулём и даже не повернулся, когда пришли Маринка с Митей.
Егор Лексеич окинул станцию хозяйским взглядом.
— Здесь у нас будет верхний склад. А нижний сделаем на Пихте.
Станция Пихта считалась конечной на этой ветке, хотя железнодорожный путь бежал ещё дальше — на объект «Гарнизон». Однако автомобильная трасса, пригодная для лесовозов, дотягивалась только до станции Межгорье. Егор Лексеич имел в виду, что на Пихту бригада будет свозить «вожаков» с лесосек, а с Пихты их потребуется доставить сюда — на погрузку в машины Арояна. От Межгорья до Пихты было километров восемь по ржавой рельсовой колее.
Вразнобой задирая шарнирные колени, харвер шагал по железной дороге с механической плавностью, а несчастную мотолыгу беспощадно трясло на бетонных шпалах, она скрежетала траками и порой съезжала гусеницей с края насыпи. Серёга подруливал, мотаясь в своём кресле, и неотступно думал о Маринке. Почему она всегда выбирает каких-то ненормальных? То Бродягу, которому на неё плевать, то городского хлыща, готового съебаться отсюда в любой момент?.. Чем он, Серёга, плох?!