[16.07.88]
Сегодня я гулял по пещере, в которой расположена веха. Чем глубже заходишь, тем слабее гравитация, под вехой-то искусственное поле. Повезло, что не ушибся нигде и в открытый космос не улетел, хотя, мне кажется, хороший прыгун бы мог здесь катапультироваться и сэкономить на обратной дороге.
Так приятно было левитировать в низкой гравитации, такая лёгкость, какой мало кто вообще знает не то что на Земле, но и в других системах и даже в открытом космосе. Я добавлю в книгу: «Ведь здесь совершенно особенное место, и я совершенно особенным образом ощутил лёгкость, доступную только могущественным владельцам собственного естества. Я имею в виду, что, чтобы так левитировать, надо сперва научиться носится над водой в своём сознании. Я летал, созерцая мысленно картины великолепного будущего.
Пещера же была безвидна и пуста, но она ещё наполнится светом».
[27.07.88]
Уже восемь дней я не видел ни одного корабля.
Валли пытается развлекать меня историями, сейчас рассказал о старике, который решил засадить весь Марс деревьями и всё ждал дождя, чтобы деревья стали расти. В итоге дождь пошёл, но старик, кажется, тронулся умом, потому что у него деревья взмывали до небес в мгновение ока.
— Валли, это намёк на что-то?
— Я не умею использовать намёки.
«Это уж точно». Мои цветы тоже растут очень быстро, но мне не нужен никакой дождь, чтобы воплотить свою мечту. Только Солнце и Время.
Потом я спросил Валли почему уже больше недели никто не проходит мимо нашей вехи, и он сказал, что, возможно, дело в изменении маршрутов или расписаний, или карантине, или «политически мотивированных решениях по ограничению прохода кораблей через наш путеуказатель». В общем, он не знает, или врёт, что не знает.
— Валли, ты врёшь?
— Я не могу врать, поскольку я всего лишь программа и работаю на основе представленных данных.
[30.07.88]
Первые плоды. Я смог создать нечто — алиссум скрещенный с клеомой, у цветка сиреневые лепестки с тычиночными нитями прямо на них! Теперь оно ветроопыляемое, что с точки зрения выживания ему вряд ли пригодится на астероиде, но с точки зрения эстетики он превзошёл самого себя это уж точно. К тому же у него смещённая симметрия, одна сторона копирует другую, но немного смещена вверх. И самое главное — один из листочков окрасился в более тёмный оттенок зелёного, нежели остальная часть растения. Феноменально и великолепно.
Я показал цветок Валли, и он согласился с тем, что это прекрасно. Он со всем соглашается, никогда не возразит, отличный последователь. Иногда я ненавижу его, когда хочется поспорить, ведь в споре рождается Истина, но это желание быстро проходит, и вообще, мне кажется, что это происки тёмных сил Космоса. Но Солнце крепко держит меня в своих объятиях и не отдаст в лапы сомнения, особенно теперь, когда я так послужил на всеобщее благо и родил свой первый шедевр.
[03.08.88]
Имя астероида пришло ко мне во сне. Его зовут — “0000.0000”. Восемь нолей. Я знал, что к этому дню я начну получать знаки, во сне и наяву, и вот — всё свершается, как и должно. Сегодня начинаются последние приготовления.
[07.08.88 / -1]
Я всматриваюсь в Бездну звёздного полотна, и она начинает кружится по спирали, пытаясь заворожить меня. За стеклом вехи — реальность чужой картины, и кто-то заставил нас верить, в то, что она — факт. Я докажу, что это не так.
Как только картина начинает стареть, ты видишь всю её плоскость. Как будто между её трёхмерной реальностью и зрителем трескается прозрачный экран. Уметь создать такой экран — это и был главный трюк художника, но в итоге остаётся потрескавшийся холст, а не произведение искусства, «Ceci n’est pas une pipe» — Ceci n’est pas une œuvre d'art [1].
Лучистая флористика же, (так я буду называть её, потому что слово «лучевой», или, «облучённый», имеют, в основном, негативные коннотации), да и любая флористика, — реальна. Можно показать человеку тысячи великолепных картин, наполненных авторским восприятием и мастерством, но кто осмелится сказать, что живой мир, который можно к тому же понюхать и потрогать, повлияет на человека хуже потрескавшегося экрана?
Поэтому я отвергаю творения всех стеклодувов, мастерящих экраны и выдающих себя за художников, и провозглашаю эпоху превращения всего мира в великое полотно. Моё сердце лежит к цветам, сердца других художников могут больше лежать к ландшафту или архитектуре, и чему угодно ещё, покуда это не ремесло стеклодува.
Когда каждый человек пропустит через себя плоды нашего искусства, мир преобразится, и, я даже не могу представить насколько, ведь такого ещё никогда не было.