Однако история с семьей расстрелянного Батырбека Бритаева на этом не закончилась. Однажды зимним вечером 1968 года в двери Лески кто- то настойчиво постучался, когда домашние открыли дверь, то увидели односельчанина — сына того самого Каболова, что арестовал с Мулуховым ее мужа. Парень, поздоровавшись, обратился к Леске:
— Меня папа прислал, очень просит тебя, Леска, прийти для какого-то важного сообщения. Сам он прийти не может, постельный больной, у него онкология и он постоянно нуждается в постороннем уходе. Леска молча оделась и в сопровождении старшего сына Жоры вместе с посыльным они втроем отправились к Каболовым. Когда вошли к умирающему, тот заметно оживился в постели и предпринял безуспешную попытку хотя бы сесть перед женщиной, но, не имея сил на это, извинился за свою беспомощность. Затем попросил ее присесть рядом, на стоящий у кровати стул:
— Леска, я умираю, однако твой покойный муж Батырбек не пускает меня в тот мир без покаяния перед тобой. Я повязан подпиской о неразглашении моей деятельности в органах НКВД и прокуратуры. И все же нашел выход в этой ситуации. Расскажу тебе о последних днях твоего мужа, и кто его расстрелял, ты тоже узнаешь. Однако ты должна дать слово, что никто никогда не узнает содержание нашего с тобой разговора. Знаю, какой тяжелый груз переложу на твои плечи. И еще, пообещай, что сделаешь мне два пирога и дашь мне возможность встретиться с Батырбеком…
Леска согласилась и поклялась детьми. Каболов тотчас попросил всех домочадцев и гостей удалиться и закрыть двери в комнату, затем жестом пригласил присесть ее на край кровати. Около часа она безмолвно слушала собеседника, и лицо ее окаменело, покрылось мертвенной бледностью к концу разговора. Затем она, попрощавшись с хозяином, молча вышла из комнаты и, одевшись, в сопровождении Жоры пошла домой. Слово Леска сдержала и отнесла ему два пирога. Этим же вечером Каболов скончался. И Жора, и моя мама не раз пытались узнать содержание ее разговора с умиравшим оперативным работником, однако все усилия были бесполезными, она только беспомощно улыбалась… Тяжелый груз, сказанного ей наедине, унесла с собой в могилу. Умерла она через три года в возрасте 62 лет и на ее похоронах присутствовало более двух тысяч человек. Об уважении к человеку у нас в народе и его месту в обществе узнают на похоронах — по количеству пришедших проводить его в последний путь людей. Уже пришло время митинга, а колонны людей все прибывали потоками по центральной улице Суадага…
Все дети Лески получили высшее образование. Мама, Рима и Тимоша стали учителями, и только Жора окончил агрономический факультет. Мама преподавала в одной из алагирских школ историю и географию. Там ее и приметила одна из моих бабушек — сестер моего дедушки по отцу, ее звали Адто, но проживала она в Ардоне и после замужества носила фамилию Зембатовых. Адто и настояла, чтобы избранницей отца стала именно она. Папа был круглым сиротой — отца его Илаева Дадока Ахматовича — кермениста и коммуниста — в 1919 году повесили в Пятигорске деникинцы. А был ему всего лишь двадцать один год. Через год после рождения моего отца Наташу Лекову — его маму и мою бабушку- забрали братья, но сына оставили фамилии Илаевых по закону адата. Папу воспитывала вначале бабушка, а когда она умерла в 1936 году, его забрала в Ленинград Гагаш (Шурочка) — одна из сестер дедушки. Гагаш была замужем за Диамбековым Александром, бывшим полковником царской армии, что весьма неудивительно, ибо более трех тысяч осетин до революции служили офицерами в войсках Его Императорского Величества. Одних генералов — выходцев из Северной Осетии было сорок восемь. Сам Александр Диамбеков окончил Санкт — Петербургское Александровское военное училище и успел повоевать в русско- японскую и первую мировую войны. Однако в Гражданской войне участия не принимал, отсиживался дома в Ардоне. Последний раз его батареи трехдюймовых орудий били в отместку по ингушским селам Далаково и Кантышево в 1918 году, это когда ингуши напали и разорили селение Старый Батакоюрт.