философией социал-демократов «большевиков».
В этом своеобразном отношении к философии сказалась, конечно, вся наша
малокультурность, примитивная недифференцированность, слабое сознание безусловной
ценности истины и ошибка морального суждения. Вея русская история обнаруживает
слабость самостоятельных умозрительных интересов. Но сказались тут и задатки, черт
положительных и ценных – жажда целостного миросозерцания, в котором теория слита с
жизнью, жажда веры. Интеллигенция не без основания относится отрицательно и
подозрительно к отвлеченному академизму, к рассечению живой истины, и в ее
требовании целостного отношения к миру и жизни можно разглядеть черту
бессознательной религиозности. И необходимо резко разделить «десницу» и «шуйцу» в
традиционной психологии интеллигенции. Нельзя идеализировать эту слабость
теоретических философских интересов, этот низкий уровень философской культуры,
отсутствие серьезных философских знаний и неспособность к серьезному философскому
мышлению. Нельзя идеализировать и эту почти маниакальную склонность оценивать
философские учения и философские истины по критериям политическим и утилитарным,
эту неспособность рассматривать явления философского и культурного творчества по
существу, с точки зрения абсолютной их ценности. В данный час истории интеллигенция
нуждается не в самовосхвалении, а в самокритике. К новому сознанию мы можем перейти
лишь через покаяние и самообличение. В реакционные 80-е годы с самовосхвалением
говорили о наших консервативных, истинно-русских добродетелях, и Вл. Соловьев
совершил важное дело, обличая эту часть общества, призывая, к самокритике и покаянию,
к раскрытию наших болезней. Потом наступили времена, когда заговорили о наших
радикарльных, тоже истиннорусских добродетелях. В эти времена нужно призывать
другую часть общества к самокритике, покаянию и обличению болезней. Нельзя
совершенствоваться, если находишься в упоения от собственных великих свойств, – от
этого упоения меркнут и подлинно большие достоинства.
С русской интеллигенцией в силу исторического ее положения случилось вот какого
рода несчастье: любовь к уравнительной справедливости, к общественному добру, к
народному благу парализовала любовь к истине, почти что уничтожила интерес к истине.
А философия есть школа любви к истине, прежде всего к истине. Интеллигенция не могла
бескорыстно отнестись к философии, потому что корыстно относилась к самой истине,
требовала от истины, чтобы она стала орудием общественного переворота, народного
благополучия, людского счастья. Она шла на соблазн великого инквизитора, который
требовал отказа от истины во имя-счастья людей. Основное моральное суждение
интеллигенции укладывается в формулу: да сгинет истина, если от гибели ее народу будет
лучше житься, если люди будут счастливее; долой истину, если она стоит на пути
заветного клича «долой самодержавие». Оказалось, что ложно направленное
человеколюбие убивает боголюбие, так как любовь к истине, как и к красоте, как и ко
всякой абсолютной ценности, есть выражение любви к Божеству. Человеколюбие это
было ложным, так как не было основано на настоящем уважении к человеку, к равному и
родному по Единому Отцу; оно было, с одной стороны, состраданием и жалостью к
человеку из «народа», а с другой стороны, превращалось в человекопоклонство и