Стюарт сел во главе стола, остальные судьи расположились по обе стороны от него в порядке убывания старшинства. Судьи поклялись выполнять свои обязанности по отправлению правосудия без всяких пристрастий. Присутствовал прокурор, а также судья-адвокат, который помогал руководить работой трибунала и оказывал его членам юридическую помощь.
Джорджа Энсона там не было, но годом ранее, в ходе своего неуклонного продвижения по служебной лестнице, он был назначен членом влиятельного Совета Адмиралтейства, курировавшего общую политику в области военно-морской дисциплины. И он, несомненно, проявлял глубокий интерес к разбирательствам, в которых участвовали его бывшие подчиненные, особенно его протеже Чип. За годы службы Энсон зарекомендовал себя проницательным знатоком характера, и многие из тех, кого он продвигал по службе, стали впоследствии самыми известными командирами флота, среди них лейтенант "Центуриона" Чарльз Сондерс, мичман Август Кеппель, мичман "Северна" Ричард Хоу. Но человек, которого Энсон выбрал для командования "Уэйгером", был под угрозой осуждения как убийца.
Ранее Чип отправил Энсону письмо, в котором поздравлял его с победой над "Ковадонгой" и повышением в должности, которое " Вы по праву заслужили во мнении всего человечества". Он писал: "Я беру на себя смелость заверить Вас, что ни один человек на земле не желает Вам процветания с большей теплотой, чем я", а затем добавил: "Я должен просить Вас о благосклонности и защите, которую, как мне кажется, я буду иметь, пока буду вести себя как подобает, а когда я буду вести себя иначе, я не буду ожидать ничего подобного". Энсон сказал одному из родственников Чипа, что он по-прежнему поддерживает своего бывшего лейтенанта.
Дешевых и других обвиняемых доставили в суд. Как было принято в то время, адвокаты их не представляли: они должны были защищаться сами. Но они могли получить юридическую консультацию в суде или у своего коллеги. Что немаловажно, они могли вызывать и перекрестно допрашивать свидетелей.
Перед началом слушаний каждый обвиняемый должен был дать показания, которые затем приобщались к доказательствам. Когда Булкли вызвали для записи, он выразил протест, что до сих пор не знает, какие именно обвинения ему предъявлены. Помня о своих правах, он сказал: " Я всегда считал, или, по крайней мере, законы моей страны говорят мне, что когда человек находится в заключении, он должен быть обвинен". Булкли пожаловался, что у него нет возможности должным образом подготовить защиту. Ему ответили, что в данный момент ему достаточно дать показания о причинах кораблекрушения. В случае гибели одного из кораблей Его Величества проводилось расследование, чтобы определить, кто из офицеров или членов экипажа несет ответственность за случившееся.
Теперь, когда начался судебный процесс, первым на вопросы отвечал Чип. По ограниченному вопросу, касающемуся крушения судна Wager, он выдвинул только одно обвинение: лейтенант Бейнс не выполнил свои обязанности, в частности, не сообщил ему, что плотник Камминс за день до столкновения судна со скалами сообщил о том, что видит землю.
Судья спросил Дешевого: " Обвиняете ли вы кого-либо из офицеров, кроме лейтенанта, в соучастии в потере "Вэйджера"?".
"Нет, сэр, я оправдываю их во всем этом", - ответил он.
На другие обвинения он не отвечал. Вскоре настала очередь Булкли. Его тоже допрашивали только по поводу гибели судна "Вэйджер". Судья спросил его, почему до того, как судно село на мель, он вместе с другими не попытался снять его с якоря.
"Кабель был поврежден", - ответил Балкли.
"Есть ли у вас что возразить против поведения капитана или офицеров, или против его действий во всех отношениях, направленных на благо и сохранение судна и команды?"
На этот вопрос Булкли уже ответил, опубликовав свой дневник, в котором он прямо обвинил Чипа в крушении судна, утверждая, что капитан отказался изменить курс из-за упрямства и слепого повиновения приказам. Эти недостатки характера, по мнению Балкли, только усугубились во время бурного периода на острове, разжигая хаос и завершившись убийством Чипа и его отстранением от власти. И все же сейчас, выступая перед тринадцатью судьями, , Булкли, казалось, чувствовал, что что-то в этом судебном процессе в корне не так. Его не обвиняли в мятеже, да и вообще ни в чем не обвиняли. Создавалось впечатление, что ему предлагают негласную сделку. И вот Булкли, хотя он дал клятву говорить всю правду и не любил держать язык за зубами, решил тоже кое-что оставить недосказанным. "Я ничего не могу поставить в вину ни одному офицеру, - сказал он.