– Да пусть играется, чего тебе-то? Может, башку этому оттяпает как-нибудь…
– И то правда, – обрадовался Рурк и больше не мешал мне общаться с Гыргой, надеясь, наверное, что демонический пес осуществит его давние мечты…
Правда, как только появлялся Заклинатель, пес убегал подальше, забивался в самый дальний угол – он боялся страшного человека больше всего на свете. Глядя на Гыргу с явным отвращением, Заклинатель говорил демонам:
– Этот вам зачем? Выкиньте его.
– Да скучно без него совсем, хозяин, – оправдывался Смуга, – пусть останется, а? Нам хоть какое веселье.
– Ну ладно, только глядите, чтобы он вас ночью не слопал, больно страшный пес, – довольный шуткой, Заклинатель хохотал, и демоны эхом вторили ему, счастливые тем, что сегодня хозяин, похоже, в хорошем расположении духа и не поколотит их…
– Видишь, Рурк, – говорил потом Смуга, – от этого пса нам одна только польза: он такой уродливый, тупой и трусливый, что хозяин сразу начинает нас ценить…
– Ага, – откликался Рурк, – ты – голова, Смуга. Как только ты можешь такие умные вещи выдумывать?!
– Погоди еще, – отвечал Смуга, – я еще не то придумаю, я еще придумаю, как нам отсюда выбраться…
Тут он прикладывал ладошку к пасти и в страхе озирался – не слышал ли его Заклинатель…
Некоторое время я мерил свою клетку шагами, тщательно запоминая расстояние, потом лежал на песке, щупая рукой крепления. Я наткнулся на шляпки массивных вколоченных в твердую глину и камень костылей. На магию не похоже. И все же это глина, а не камень, а значит, при желании костыли можно вывернуть. Я ощупал шляпку, стараясь схватиться за костыль.
– Эй ты, там! – прикрикнул на меня Рурк. – Чего делаешь?!
План мой с каждым днем казался мне все более и более несовершенным. Я совсем не был уверен, что он приведет к успеху, возможно, все пойдет совсем не так, как я себе рисую. Несмотря на сомнения, я тем не менее намеревался осуществить задуманное. Отчасти потому, что был совсем не уверен, что Заклинателю в ближайшее время не удастся завладеть моим разумом, отчасти потому, что совсем ничего не терял. Признаться, я очень хотел, чтобы мой разум остался при мне. Быть не в своем разуме мне как-то не улыбалось. Да и кому понравится быть не в своем разуме? Разве что какому-нибудь писателю, претендующему на оригинальность, или художнику, который хочет продать свои полотна подороже и потому делает вид, будто у него ум за разум заехал. Нет, мне расставание с разумом не подходит, положительно план требовал осуществления в самое ближайшее время…
И это время наконец настало. Больше ждать я не мог, чувствуя, что если промедлю еще, то просто лишусь рассудка от самой мысли о том, что мне предстоит…
Сожрав новую порцию похлебки, Гырга издал счастливый рык, громко рыгнул, повернулся и потрусил прочь от решетки. Того, что может произойти, он явно не ожидал. Я же действовал продуманно и четко – ухватил его длинный хвост и, продев конец через решетку, затянул на одном из прутьев петлю. С моей единственной левой осуществить подобное достаточно быстро было не так просто, и все же я справился, потому что неоднократно просчитывал все движения, повторяя их раз за разом. Демонический пес с явным неудовольствием на глупой морде обернулся, и тут я почти повис на его хвосте, изо всех сил упираясь ногами в песок.
От резкой боли Гырга отчаянно взвизгнул, развернулся и клацнул зубами возле самой решетки. Я был для него недосягаем, продолжая затягивать на длинном хвосте тугой узел. Гырга оторопел и буквально сошел с ума от ярости, он ринулся на решетку, намереваясь сломать ее грудью, но не тут-то было. Пес издал дикий вой. Привлеченные им демоны в волнении вскочили на ноги и поспешили Гырге на подмогу.
– Эй, – ткнул в меня пальцем Рурк, – ты чего делаешь? А ну-ка пусти его…
– Ага, счас, уже отпустил, – расхохотался я ему в харю – скорее от страха и возбуждения, а вовсе не для того, чтобы разозлить демона.
Глядя единственным глазом на перекосившиеся от изумления морды тюремщиков, я внезапно ощутил, как растворяются чары Заклинателя и укрепляется моя почти утраченная воля.
– Ты чего, а?! – Смуга расплющил гнусную морду о решетку и потянулся ко мне когтистой пятерней. – Я тебя достану, человечек!
– На-ка выкуси, дружок! – Мой плевок угодил ему в левый глаз, и он взвыл, продолжая шарить лапой по клетке…
– Ах ты плеваться! – взревел Смута. – Ну я тебе сейчас покажу!
Пальцы его долгое время хватали пустоту, потом он внезапно понял, что меня не достать, вцепился в хвост пса у самого основания и потянул его на себя…
Обезумевший от боли Гырга тут же тяпнул его за кривые пальцы, отчего Смуга бешено заорал и ударил пса кулаком по голове. Тот взвыл еще громче и куснул обидчика в живот. Через мгновение между псом и демоном затеялась настоящая драка. Движения Гырги были в значительной степени скованы привязанным к решетке хвостом, а потому действовал он недостаточно эффективно. Зато Смуга осыпал его ударами могучих кулаков – все больше попадало по голове и крепким бокам. Распаленный побоями и яростной болью в прищемленном хвосте, Гырга наконец взревел и рванулся так, что закрепленная в камне решетка подалась, сверху посыпались куски горной породы.
– Эй! – предостерегающе крикнул Рурк, но было уже поздно.
Второй рывок пса выбил решетку, она врезалась в стоявшего рядом демона и опрокинула его на песок. Гырга стремительно помчался на Рурка, клацая челюстями, с которых лилась желтая пена. За псом летела решетка и бежал я, все еще сжимая завязанный в узел хвост.
Увидев, что пес впал в неистовство, Рурк испугался и вжался в стену. Гырга прыгнул и вцепился ему в горло с яростным рычанием. Я отшвырнул решетку и рванул в боковой проход. Хорошо хоть ноги мои были в порядке. Я несся вперед со всей возможной скоростью, ничего не различая вокруг.
Из Смуги решетка, похоже, напрочь вышибла дух, несмотря на его бронированное тело, а Рурк еще некоторое время будет занят борьбой со свихнувшимся от боли Гыргой. Позади раздавались яростный рык и бешеные крики покусанного Рурка. И все же следовало спешить. Я должен убежать достаточно далеко и найти убежище, где смогу укрыться от преследователей. Сердце мое колотилось возле самого горла и готово было выпрыгнуть из груди от переполнявшего мою душу восторга – я все-таки вырвался.
«Мой план воплотился в жизнь. Туки-тук-тук. Я – свободен. Туки-тук-тук. Я – настоящий гений. Туки-тук-тук. Теперь в этом не остается никаких сомнений. Туки-тук-тук. Гений, способный разрешить самую неразрешимую задачу».
В это мгновение впереди я услышал фальшивый свист и, не успев затормозить, налетел на тачку и толкавшего ее почти незаметного за горой разнообразной провизии карлика. При виде меня он охнул, издал протяжный вопль и припустил прочь по коридору, размахивая длиннющими руками, а я схватил с тачки краюху хлеба и кинулся в боковой проход.
Я бежал стремительно, кусал на ходу хлеб и кашлял оттого, что крошки попадали не в то горло. Коридоры Нижних Пределов сплетались в причудливый лабиринт, я сворачивал то вправо, то влево и, должно быть, бегал по кругу, потому что вскоре снова столкнулся с карликом. Мы выбежали из противоположных коридоров и на ходу сшиблись. Карлик тут же в ужасе вскинул одну руку, сложил пальцы причудливым образом и, пробормотав что-то, осел в глубоком обмороке.
Все произошло настолько стремительно, что я не успел никак отреагировать на его магический жест. Да и что я мог сделать против колдовства? Песок под моими ногами вдруг стал осыпаться, я почувствовал, что теряю равновесие, отбросил краюху хлеба и через мгновение, предприняв попытку уцепиться за каменистый край и ободрав пальцы об острые камни, полетел в пропасть…
Я приступаю к мозговедческому лечению юного принца дома Вейньет, страдающего несомненным маниакальным расстройством, – Дарта Вейньета. Что же делаю я? Я уверяю его, что, закрыв глаза, он увидит картины или вспомнит мысли, о которых он и должен мне рассказать. В его воспоминаниях образно всплывает последнее впечатление до его прихода ко мне. Он играл с герцогом Лютером в «избиение крестьян» и видит теперь перед собою их побитые скорбные лица. Потом видит вдруг кинжал – он принадлежит его отцу. Затем на доске появляется сначала серп, а за ним и коса; он видит старого крестьянина, который косит траву на лужайке перед их отдаленной усадьбой. Через несколько дней мне удалось разъяснить последовательность этих образов. Возбужденное состояние его объясняется неблагоприятными семейными условиями: жестокостью и вспыльчивостью отца, жившего не в ладах с женщинами и не знавшего никаких педагогических средств, кроме угроз; развод отца с доброй и ласковой матерью; вторая женитьба отца, который в один прекрасный день привел в дом молодую жену, «новую маму». Через несколько дней после этого и проявилась болезнь принца. В прозрачные намеки превратила эти образы подавленная злоба по отношению к отцу. Материалом послужили воспоминания из белирианской мифологии. Серпом Зевес кастрировал отца, коса и старик изображают Хроноса, могучего титана, который пожрал своих детей и которому так не по-сыновнему отомстил Зевес. Женитьба отца послужила для мальчика поводом обратить на него те упреки и угрозы, которые он слышал от него (игра в «избиение крестьян»; вещи, которых делать не следует; кинжал, которым можно убить). Здесь в сознание проникают давно оттесненные воспоминания и их оставшиеся бессознательными слезы: они проскальзывают по обходным путям под маской мнимо бессмысленных образов. Одержимый маниакальной жаждой власти и убийств тех, кто кажется ему «отъявленными мерзавцами», юный принц Дарт Вейньет считает себя абсолютно нормальным, а между тем личность его глубоко искажена. Я бы сказал, что он намного опаснее своих братьев, страдающих всего лишь различными степенями некоторых нервных расстройств…