— Это она в центре картин?
— Ей было десять, а он нарисовал ее взрослой женщиной. Это непростительно.
— Как думаете, почему он так поступил?
— Думаю, так легче было во всем обвинить ее. Где-то в записях в конторской книге он говорит, что это она во всем виновата. Вот так он и вел себя всю жизнь: виновата Лили, виноват демон… Кто угодно, только не он сам.
— Может, он не мог перенести правды.
Мод сжала руки на коленях:
— Это он сам был демоном в углу картины. Он бросил Лили тонуть. Вот что он так и не смог признать.
— И стал рисовать демонов.
— «…Легион имя мне, потому что нас много», — процитировала Мод.
Робин задумалась.
— В его медицинских записях говорилось: «Он ужасно боится крошечных существ, рисовать которых его тянет, но при этом, похоже, не может перестать». — Она помолчала. — И он рисовал их двадцать шесть лет.
Они снова замолчали. Робин гадала, не о картинах ли сейчас думает Мод. О том водовороте демонов, в сердце которого крошечная женщина — взрослая Лили в длинном черном платье, с распущенными светлыми волосами.
— Кстати, — сказала вдруг Мод, встала и принесла конверт с письменного стола. — Я совсем забыла. Это письмо от врача в Бродмуре. Он написал мне после смерти отца, но впервые я прочитала письмо внимательно только сегодня утром. Я подумала, вам может быть интересно то, что он говорит в конце.
Надев очки, она прочла вслух, четко выговаривая каждое слово:
— Однажды я услышал, как он — это он про отца — бормочет себе под нос, пока рисует. Нужно рисовать их быстро-быстро, повторял он. Быстро, пока не сбежали. Рисуй их густо-густо, чтобы не выбрались.
Сняв очки, Мод сжала пальцами переносицу:
— В истории болезни доктору это не пришло в голову упомянуть, поэтому кошмарный мистер Риппон не наткнулся на эту информацию.
— Так вот почему на полотнах вашего отца было полно чертей, — взволнованно сказала Робин. — Они его окружали. Он все время их видел.
— Да, — сказала Мод. — Он пытался их поймать. Можно сказать, он создавал собственное «Возмездие».
— Так что насчет рукописи? — поинтересовалась Робин в своей тихой и непреклонной манере. — Что бы вы хотели с ней сделать?
— Я же сказала, понятия не имею! — Мод хмуро уставилась на папку на табуретке. Она снова ее перевернула, потому что вид «Трех фамильяров» ее почему-то заворожил. Существо, известное как «Воздух», отличалось некой смутной красотой, которую портил шрам, сильно деформировавший один глаз. Черты лица андрогинной «Воды» были невероятно скошены, будто их исказили незримые силы, исходившие от взрослой Лили в сердце картины. А «Земля» ухмылялась и похотливо подмигивала зрителю.
Мод выпрямилась и расправила плечи. В этой папке вся ее жизнь. Ну почти вся. Она задумалась, представляет ли доктор Хантер — Робин, как Мод начала называть ее про себя, — что именно она пропустила.
Под папкой лежали отцовские дневники. Робин аккуратно вставила обратно страницу, которую Мод вырвала из записной книжки в прошлом году и отправила ей. На странице был набросок сороки, которая присела, склонив голову, готовясь взлететь. Отец с невероятным мастерством сумел передать осторожную натуру птицы. Он даже нарисовал шрам на одной лапе, который остался у Болтушки после того, как Мод спасла ее из колодца.
Вспоминать до сих пор было больно. «Мне почти семьдесят, — подумала Мод, — но внутри мне только шестнадцать».
Ей вдруг стало трудно дышать.
— Пойдем прогуляемся. Невозможно весь день торчать взаперти.
Был солнечный и морозный февральский день, и болото во всей своей зимней красе блестело инеем под беспредельными ослепительно-синими небесами. Мод зашагала вперед по тропе своим обычным быстрым шагом, и Робин пришлось догонять. Птиц не было. Гуси искали себе пропитание в полях, а скворцов Мод не видела уже много дней.
Она осознала, что теребит руки. В последнее время она часто это делала, и экзема стала хуже. Написание своей истории заставило ее заново прожить все: горе, вину. Особенно вину.
— Знаете, — сказала, тяжело дыша, Робин у нее за спиной, — я понимаю, почему вы вините себя.
— Нет, не понимаете, — отрывисто бросила Мод через плечо.
— Да нет, и правда понимаю, — Робин остановилась. Заметив, что она не двигается с места, Мод почувствовала себя обязанной тоже остановиться.