– Спрашивай, – разрешил отец Михаил.
Йорина кивнула.
Дан понимал, что жрицы на самом деле тут нет, но на всякий случай избегал смотреть ей в глаза.
– У меня все получится?
– Это неправильный вопрос, – сказал отец Михаил голосом Оракула.
Да, действительно, что значит – «все»?
– Я дойду до Бреславля?
– Не то, – с сожалением произнес Грин.
Вейн разозлился:
– А ты тут при чем?
– Я – Оракул.
– Хорошо! Тогда скажи, Йорина знает, где я сейчас?
Ответило то, что приняло облик жрицы:
– Неважно.
Тьфу ты!
Отец Михаил поторопил:
– Спрашивай. Время уходит.
– Я спросил!
– Нет, – покачал головой менестрель.
Дан скрипнул зубами.
– Я успею до конца межсезонья? Йоры идут по следу? Оракул ты или нет, Шэт побери?!
Всхрапнул Кысь, напуганный криком вейна.
– Я – Оракул, – сказал Грин. – Ты сам меня так назвал.
– Тогда отвечай.
– Ты задаешь не те вопросы, – возразил отец Михаил.
Так, может… у Дана пересохло в горле, и он хрипло спросил:
– Я останусь в живых?
Настоятель Взгорского монастыря смотрел с жалостью и укоризной. Совсем как десять лет назад, когда после очередной выходки Дана, растерзанного, с разбитым носом и коленками, привели к нему в кабинет.
– Отец Михаил…
– Он не спросит, – перебила Йорина. – Чтобы спрашивать, нужно сомневаться.
– Да, – согласился менестрель, развернулся и пошел в темноту.
Дан сжал кулаки.
Они уходили. Грин, Юрка, те, кого Дан не смог разглядеть.
– Подождите! Отец Михаил! Я не понял, так «да» или «нет»?
– Я не могу ответить. Ты не задал вопрос, – терпеливо объяснил настоятель и пошел за остальными. Опаловые светляки роились вокруг него, утягивая за собой темноту. Дан уже мог разглядеть свои руки и морду Кыся. Конь тревожно фыркнул ему в лицо.
Пахло не так, и шумело иначе. Вейн оглянулся.
Из-за горизонта накатывало море. Сизые волны несли мелко искрошенный лед, подминая степную траву. Испуганно кричала чайка. Первый вал был низким, он только пробовал горячую землю на вкус. А дальше вода поднималась стеной.
Проекция!
Дан сам не понял, как оказался в седле. Конь в ужасе мчался прочь, но их догонял ветер, бросал пригоршнями холодные капли.
– Давай! – вейн ударил каблуками.
Метнулась над головой чайка, ее товарки горестно завопили. Дан глянул через плечо. Страшная стена приближалась, гоня перед собой волны, заставляя их злее вгрызаться в землю. Вынырнули каменные спины прибрежных валунов. Вейн облился потом, представив, как скала подрезает Кысю ноги.
Пресветлая Иша, за что?!
Вода уже пенилась под копытами, с хрустом ломались льдинки. Но пока еще была видна степь, и Дан цеплялся взглядом за выгоревшую на солнце траву. Только бы не затянуло! Пресветлая, помоги!
Кысь дышал тяжело, бока раздувались, с морды срывалась пена. Вейн полоснул ножом по ремням, сбрасывая мешок с припасами. Плюхнуло – поклажа упала в воду. Оставался еще груз. Дан занес руку, но вовремя придержал. Нельзя!
Спина мокрая. Вода стекает по лошадиной шкуре. Бурлит под сапогами. Исполинский гребень покрылся сверху белым и начал загибаться.
– Пошел! – дико заорал Дан.
Отчаянный рывок вынес Кыся в степь, и, почувствовав твердь под ногами, конь передумал сдаваться. Дан припал к его шее, ожидая тяжелого удара. Вот сейчас… сейчас…
Бухнуло. Хлестнуло ледяным крошевом – но и только. Ошеломленный, вейн повернулся.
Проекция остановилась. Вода билась о прибрежные скалы – и бессильно стекала с них. Там, где пространство истончалось, переходя одно в другое, виднелась каменная сердцевина, тысячелетиями скрытая от глаз.
Дан сполз на землю. Колени у него дрожали. Хотелось вздохнуть поглубже, но горло закупорил пережитый страх.
– Твою… мать… Оракул! Шэт!
Пена на морде Кыся окрасилась в розовый – губы порваны удилами. Бока судорожно вздрагивали.
Дан снял с него сумку и повесил через плечо.
– Пошли, парень. Давай. Полегоньку…
Конь смотрел жалобно, глаза у него были красными, в сетке лопнувших сосудов. По ногам, изрезанным льдинами, бежала кровь.
– Ну ты же умница. Мы медленно, еле переставляя копыта.