- А что осталось, прогонит сегодняшняя церемония, - проговорил король, потирая руки и пританцовывая, по обычаю варваров.
Многие нахмурились, потому что варвары были просто помешаны на правах собственности. Очистительные обряды были собственностью рода Ятунов. Так что, возглавляя церемонию, Арфарра разевал рот на чужое имущество. Короли потому и не жили в ламасском дворце, что старые женщины из рода Кречетов на церемонии всегда так произносили заклятье, чтоб пощадить и не прогнать своих предков. Сегодня, конечно, ни один из Ятунов не явился на церемонию, не считая Марбода Кукушонка. Этого позвал сам Даттам, чтобы помирить с Арфаррой, и ходили слухи, что Кукушонок сам об этом просил, однако Кукушонок на то и Кукушонок в родовом гнезде.
Король почтительно прощался с Арфаррой:
- Мне сказали, вы выбрали себе покои слуг. Зачем?
- Все мы - слуги короля, - ответил Арфарра.
Королевский советник отправился в свои покои по широкой наружной галерее, но на полпути загляделся на город.
Свита у Арфарры была небольшая: несколько послушников, Неревен и еще эконом Шавия, лицо как вареная тыква, глаза куриные, приехал с Даттамом из ойкумены. Неревену этот эконом ужасно не нравился: чего крутится...
Неревен вытянул голову, выглядывая из-за плеча учителя.
Утренний туман сошел, с холма бывшей управы было видно все целиком: замок, мертвый город, Козью гавань, нижний город, складки береговых скал. Когда-то Козья гавань разрезала город посредине: изначальный здешний грех, непростительная уступка морю.
Сейчас на южной стороне гавани качались рыбачьи лодки, увеселительные баржи, и в глубине - корабль заморских торговцев. Нижний город на южной стороне гавани ссохся, как виноградина на солнце, но уцелел. Крыши наползли друг на друга. Садов не было. Стены снаружи защищали город от господ, а стены внутри кварталов - от воров и грабителей.
Верхний город, на северной стороне гавани, с управами, храмами и садами, пропал.
Он, впрочем, оживал весной, как поле, когда крестьяне собирались на ярмарку, а войско - на Весенний Совет. Верхний город у варваров жил не в пространстве, а во времени, а Дворец и вовсе не имел своего места, а бродил по всей стране на ста повозках и тысяче лошадей.
Из старых храмов уцелел только храм Золотого Государя. Между ним и управой лежала бывшая указная площадь, превращенная в ярмарочную. На ней рабы обкашивали траву, и торговая палатка уже уцепилась за корешок от столба для объявлений.
Неревен ведь давеча соврал варварам: король Ятун хоть и поклялся не оставить в городе ни одной живой мангусты, но, пораженный красотой города, велел исполнить приказ буквально. Мангуст - истребить, а зданий не трогать. Но разве можно было спасти Ламассу в заколдованном мире, где чиновники оборотились сеньорами, а каналы - рвами? Одно наводнение, потом второе. Сеньоры строили башни из обломков управ, а, отправляясь на войну, разрушали их, чтоб доказать преданность господину. А чужие дома убивали из кровной мести, и еще пользовались ими вместо факелов в ночных сражениях.
Еще бывало: дома разрушали, чтоб избегнуть суда. По городскому закону вызов в суд должен быть вручен непременно "в собственном жилище".
Правда, теперь, когда король объявил свободу всем желающим селиться в Ламассе, предместья разрослись необычайно. Селились всякие, съезжались со всей страны и ото всех кланов, называли себя на тысяче наречий: горожане, бюргеры, буржуа, граждане.
- А правду говорят, - робко сказал Неревен, - что наместник Ламассы, перед тем, как отравиться, бросил в реку казенную печать и заклял город: быть городу пусту, и грызться вам меж собой, как собаки, - пока не выловят яшмовой печати из Козьей реки?
- Это последний государь Ятун бросил, - тихо удивился молоденький послушник-алом. И не печать, а меч "Лунный путь". Вонзил себе в горло и прыгнул с коня прямо в реку. А последний наместник как раз поклялся Ятунам в верности и положил начало славному роду Чибисов...
А эконом Шавия, приехавший с Даттамом из ойкумены, потыкал пальцем вниз и сказал:
- Проклятый мир, а имя проклятию - частная собственность. Правда, господин Арфарра?
Арфарра, бывший чиновник империи, посмотрел на него, усмехаясь.
- О да, - сказал он, - разумеется. Имя проклятию - частная собственность. Частная собственность на налоги, правосудие, и на войско.
Кивнул бывшим в его свите горожанам и ушел с галереи.
Меж тем, как Арфарра беседовал с экономом Шавией, Марбод Кукушонок, пригнувшись, спустился вслед за монахом по винтовой лестнице в спальню Даттама. На молодом рыцаре был белый, шитый алыми цветами плащ и высокие сапоги с красными каблуками.
Даттам сидел перед зеркалом, и высокий сутулый монах укутывал его волосы в золотую сетку. Марбод вгляделся с опаской: Даттам был еще худший колдун, чем Арфарра, и кто знает, какие бесы сидят вон в том плоском ларчике, который стоит на туалетном столике.
Даттам раскрыл ларчик и вынул из него перстень с крупным бериллом, отделанный в стиле "летящей цапли".
- Ну вот, мой друг, Арфарра готов помириться с вами и вновь пригласить вас в дружину, - проговорил Даттам, надевая перстень на палец.
- Сколько вам это стоило?
- Пустяки, - проговорил Даттам, - чего не сделаешь ради друзей. К тому же и вас просят о кое-чем: отозвать петицию Золотого Улья.
- Помилуйте, господин Даттам, - усмехнулся Марбод, - петиция знати это не королевский указ. Не я ее сочинил, не мне ее и отзывать.
Даттам, поморщившись, снял перстень в стиле "летящей цапли" и надел другой, "розовик".
- Но Арфарра только на этом условии был согласен мириться с тобой.
- Ба! - рассмеялся Марбод, - сдается мне, что он только и дожидается, чтобы я попросил отозвать петицию. Он выставит меня негодяем перед знатными людьми, а потом найдет предлог вышвырнуть из королевской свиты! Разве не то же он проделал с Шоном Забиякой?
- Или ты не веришь в мои гарантии? - спросил Даттам.
- Тебе-то я верю, а что это такого сделал Арфарра, чтобы я ему верил? Этот пес натравливает простонародье на господ, одевает лавочников в шелк и бархат, хочет сделать у нас, как в империи!