“В деревне все были против, – рассказала Гун. – Они говорили: “Тебе двадцать один год. Выходи замуж!’” В деревенской иерархии ниже молодой женщины стояла только ожидающая слишком многого молодая женщина. Но родители поддержали Гун, и школа позволила ей вернуться в одиннадцатый класс. Она получила высшую оценку и поступила в Пекинский университет. Мао, приехавший в столицу в возрасте двадцати четырех лет, однажды сказал: “Пекин – это тигель, попав в который, невозможно не измениться”.
Перед поступлением она сменила имя на Хайянь – в честь птицы из “Песни о Буревестнике” Максима Горького. Это стихотворение было одним из любимых у Ленина. Гун революция не волновала, однако ей нравился образ птицы, которая “реет смело и свободно над седым от пены морем”.
В Пекинском университете Гун изучала китайскую литературу, а после отправилась в Шанхай, в Университет Фу-дань, за степенью магистра по журналистике. На второй год она получила профессиональное признание. Но ей не хватало любви.
Веками деревенские сваты и родители подбирали пары с одинаковым социальным и экономическим положением – “воротами одной высоты”. Участие в этой процедуре жениха и невесты было минимальным.
Конфуций много рассуждал о справедливости и долге, однако чувства, цин, в “Лунь юй” упоминаются лишь однажды. Любовные истории не пользовались в Китае популярностью до XX века. Если европейские персонажи иногда обретали счастье, китайские любовники обычно покорялись судьбе: родительскому запрету, болезни, трагическому недоразумению. Литературные произведения подразделялись на категории, чтобы читатель сразу знал, чего ожидать: любви трагической, горькой, несчастной, обманутой или чистой. Шестой жанр – счастливая любовь – был не так популярен. (Восприятие любви как проблемы сохраняется. В 90-х годах Фред Ротбаум и Цань Юкпхиу, изучив тексты восьмидесяти популярных песен, подсчитали, что страдания и “плохие предчувствия” упоминаются гораздо чаще.)
В Китае любовные отношения имели политический аспект. В 1919 году студенты устраивали демонстрацию в поддержку Госпожи Демократии и Госпожи Науки; также они требовали “свободы любви” и запрета браков по сговору. С тех пор любовь стали связывать с автономией личности. Мао запретил институт наложниц, браки по сговору, предоставил женщинам право на развод, однако система почти не оставила места для романтики. Свидания, не приводящие к браку, считались “хулиганством”, а секс осуждался при Мао настолько, что врачам встречались пары, ссорящиеся из-за незнания половой механики. Когда журнал “Популярные фильмы” напечатал картинку Золушки, целующей принца, читатели потребовали убрать ее. “Массы рабочих, крестьян и солдат обвиняют вас в бесстыдстве”, – сообщил один из них.
Хотя в 50-х годах браки по сговору запретили, руководители фабрик и партийцы не брезговали сводничеством. Молодой интеллектуал Янь Юнсян, сосланный в 1970 году в деревню Сяцзя на северо-востоке Китая, нашел там бездну несчастной любви. Женщины почти ничего не знали о будущих мужьях, а невест, покидающих отчий дом, оплакивали. Лишь в 80-х годах пожилые стали терять контроль над браками. Янь стал антропологом и продолжал посещать деревню Сяцзя. Однажды он побывал на свадьбе, где невеста выходила замуж по любви. Она призналась Яню, что слишком счастлива, чтобы плакать. Она втерла перец в носовой платок: ровесники ее родителей ждали слез.
При социализме любой в Сяцзя желал быть лаоши, простаком, и для холостяка хуже не было, чем показаться фэнлю, “ветротекучим”. А потом лаогии вдруг стали не в моде, и все захотели быть фэнлю, как строптивый герой ди Каприо в “Титанике”.
В большинстве стран мира институт брака клонится к упадку. Например, доля женатых взрослых американцев снизилась до 51 % – это низший когда-либо зарегистрированный показатель. В китайской культуре роль брака и деторождения столь велика, что даже учитывая рост числа разводов, 98 % женщин выходили замуж (один из самых высоких в мире показателей). (В Китае нет института гражданского брака, нет законов против дискриминации. И гомосексуалам там приходится очень нелегко.)