Когда в 1989 году исследователь творчества Олениной А. Туманов, приехав из Канады в Москву, попытался разыскать ее могилу, это оказалось невозможным. Родственники дали не очень ясное указание: Ваганьковское кладбище, первый ряд налево, по указателю «К Есенину», в районе 10-й аллеи. Но поиски оказались безуспешными — в районе 10-й аллеи не было могилы Олениной-д’Альгейм, и никто из завсегдатаев Ваганькова не мог припомнить, чтобы такая существовала. Ничего не могли прояснить и те, кто в высоких кабинетах по должности был ответственен за сохранение преемственности и традиций отечественного искусства. Они тоже не имели понятия о том, где похоронена Оленина. Да и была ли вообще такая? После смерти, как и при жизни, родина не желала знать свою великую дочь…
Век артистки… Он и в самом деле обратился в век, если принять во внимание хотя бы его хронологию.
Родившись спустя несколько лет после отмены крепостного права, Оленина пережила трех царей, три революции и две мировые войны. Свою столетнюю жизнь она почти поровну поделила между Францией и Россией: первая видела счастливое начало ее певческой карьеры; на вторую пришлись годы ее творческой зрелости. Она прошла странный путь русской дворянской интеллигентки, с детства привыкшей к состраданию обездоленным, приведший ее на старости лет в разоренном войной Париже в ряды французской компартии. Признание и успех сопутствовали ей и в Москве, и в Париже; ее вклад в культурную жизнь обеих стран мало с чем сопоставим. И, тем не менее, с отходом от концертной деятельности она была многократно забыта и там и тут и окончила свои дни в полной безвестности.
Наверное, такая судьба уже сама по себе могла бы стать достойной внимания потомков. Однако нас притягивает в ней и нечто большее. Ведь первые десятилетия XX века, на которые пришелся творческий расцвет Олениной, были эпохой, когда вершилась подлинная революция в искусстве, в том числе сценическом. И она по праву сумела занять свое место в ряду великих реформаторов. Ей суждено было стать связующим звеном, мостиком между XIX и XX веком в русском вокально-камерном исполнительстве. Новаторские традиции Новой русской школы, с деятелями которой ее связывала личная дружба, принесла она с собой в 900-е годы, раскрыв перед музыкальной аудиторией бесценные кладовые Мусоргского. Безошибочно угадав потребность времени в этом самобытном русском гении, она сделала его знаменем своего искусства.
Мусоргский оказал решающее влияние на ее исполнительский стиль, в котором так органично слились на эстраде звучащая музыка и слово. Собственно, именно с Олениной-д’Альгейм жанр камерного пения становится явлением на русской эстраде, равновеликим оперному. Ее «Дом песни», ее вокальные вечера с неслучайным, художественно осмысленным подбором репертуара сделали этот процесс необратимым. А ее бескомпромиссное, не знающее ни расчета, ни выгоды, служение своему искусству, ее презрение к рекламе и другим суетным знакам отличия эстрадной звезды и по сей день могут служить примером для многих поколений вокалистов.
Хотя заметим в скобках: не здесь ли таится причина столь странного забвения, замалчивания великой певицы, начавшегося еще при жизни и длящегося после ее кончины? И все же хочется верить, что из этого поединка со временем Оленина-д’Альгейм выйдет победительницей и что ее час придет. Потому что именно сегодня, в эпоху тотальной коммерциализации искусства, уроки Олениной показывают, как важно удержать планку его высокой духовности, положив на это, если потребуется, всю свою жизнь.