И вот они наконец услышали, что дракон приближается: но выдавали не шаги: ступал он на удивление легко, а сопение; затем увидели омерзительную тушу, которая двигалась в их сторону. Не доходя двух шагов до ямы, дракон вдруг остановился и огляделся по сторонам. Было мгновение, когда он смотрел, казалось, прямо на Н’Даннга. Охотник затаил дыхание. Стоило дракону выпустить в его сторону струю бурого дыма — и только почерневший труп напоминал бы о том, что в зарослях скрывалось человеческое существо. Но дракон равнодушно отвернул морду, постоял, словно раздумывая, — а, может, и правда задумался, — сделал еще один шаг, и оказался на краю ямы. Здесь он снова остановился, как бы в нерешительности — что-то тревожило его, или же по случайному совпадению именно сегодня ему вдруг расхотелось пить воду.
Но тут Горо освободил противовес, и бревно рухнуло вниз, прямо на голову дракона. Удар был ужасен. Дракон упал вперед и провалился в яму, сминая настил. Тотчас из ямы послышался пронзительный визг, и выплеснулось облако бурого дыма. Визг перешел в завывания и постепенно затих. Они подождали немного, но снизу доносилась только слабая возня.
Н’Даннг проверил напоследок плотность своих кожаных доспехов, вылил на голову воду из баклаги, и направился к яме. Приблизившись, охотники осторожно заглянули туда. Один острый кол пробил дракону бок. Дракон упал мордой вниз, переломав остальные колья. Рядом валялось бревно. На затылке дракона была большая неровная вмятина, на плече потрескался панцирь и кожа свисала лохмотьями. Пока она так стояли и смотрели, дракон завозился и стал подниматься. Охотники замерли, словно завороженные.
Чудище выпрямилось во весь рост, встало, пошатываясь. Схватилось лапами за кол, который торчал у него из подмышки, взревело и выдернуло его. Из раны показалась густая слизь, заструилась кровь, но почти сразу свернулась, закупорив рану. Дракон сел, — они впервые видели его сидящим, так он еще больше походил на человека. — привалился к стене, посмотрел наверх. И увидел охотников.
Они едва успели отскочить, как из ямы ударил столб бурого дыма. И все затихло: молчание в кустах, тишина в яме. Н’Даннг протянул копье, пошевелил мертвые кусты около западни, на которых осели коричневые лохмотья яда. Дракон взвыл, снова плюнул дымом. Вслед за тем они услышали, как он принялся рыть землю — видно, решил прежде всего выбраться из ловушки.
Н’Даннг взмахнул копьем. Ого и Горо подтащили к яме большой глиняный кувшин, полный масла, и опорожнили его. Густая жидкость хлынула на спину дракону, а братья поспешно скрылись в кустах. Тем временем Н’Даннг зажег факел, размахнулся и ловко бросил его в яму. Масло загорелось; вой огня и вопль дракона слились в один жуткий крик. Они снова подобрались поближе. Дракон, вне себя от боли и ярости, схватил горящее бревно и размахивал им, круша стены. Потом отшвырнул его и, не обращая внимания на огонь, принялся с удвоенной быстротой рыть в стене наклонный ход.
— Выберется, — угрюмо сказал Н’Даннг.
— Помоги нам, Небесный охотник, — пробормотал Горо.
Одновременно четыре копья ударили в бурую, испещренную оранжевыми лишаями тушу дракона. Они кололи его раз за разом, но дракон уже не обращал внимания на удары, углубляясь в проделанный им ход, и только земля летела из-под задних лап, забрасывая огонь. Вдруг Ого издал возглас изумления, глядя на наконечник своего копья: железо было изъедено ржавчиной, словно годами валялось под дождем, стало хрупким и крошилось.
Словно от дыхания ледяного ветра вмиг похолодели сердца охотников: кровь дракона ела железо — что же это за кровь? Люди переглянулись. Н’Даннг видел тень ужаса в глазах отважных братьев и глубокую печаль во взгляде женщины-воительницы.
Майхе бросилась к реке, и они поспешили следом. Прямо в одежде окунулись в воду, смывая яд. который уже успел разъесть верхний слой кожаных одежд, сделав из них скользкую слизь, что расползалась при прикосновении: хорошо, что кожа была прочной и толстой.
Дракон уже лез из-под земли, вспучивая ее уродливым горбом. Только сейчас, глядя, как выпирает и лопается чудовищный нарыв. Н’Даннг подумал: ведь это не просто дракон, а нечто невообразимо чужое и страшное. Если бы мы знали об этом заранее, мы не совладали бы с собой и бежали отсюда, как звери, птицы и жители деревни. Нам его не победить. Так думать было нельзя, это была мысль обреченного, но она, увы, слишком походила на правду. Но раз мы пришли сюда, мы останемся, успел еще подумать он. Дракон поднялся на задние лапы и устремился к охотникам.
Все-таки они добрались до него: видно было, что ему сильно не по себе. На голове красовалась большая вмятина, панцирь покрылся трещинами, весь обгорел и местами был порван. Дракон двигался медленнее, и уже не мог выдыхать свой яд далеко. Но раны его затягивались на глазах, шрамы уже выглядели давними и постепенно исчезали. Единственным преимуществом охотников была ловкость.
Н’Даннг первым отбросил крошащийся обломок копья и выхватил из ножен меч, опасно короткий для такого боя. Копье Майхе застряло в панцире дракона; безоружная женщина метнулась прочь, а дракон остановился, тупо глядя на древко, торчащее из его бока. Но тут копье сломалось, наконечник остался внутри, и в этом месте прямо на глазах начала вздуваться опухоль, как от занозы. Дракон взвыл, хлопнул лапой по больному месту. Коготь прорвал кожу и оттуда хлынула бурая дымящаяся жидкость, а чудищу, видно, полегчало, и оно снова двинулось на людей. Ого и Горо вместо мечей успели вооружиться тяжелыми шипастыми булавами. А Майхе взяла спрятанное в кустах оружие, незнакомое Н’Даннгу — трезубец, вроде пики, но только с тремя остриями, каждое из которых имело еще загнутые в обратную сторону шипы. Судя по легкости, с которой она действовала трезубцем, он был для нее привычным оружием.
Охотники чувствовали, что силы их на исходе. Теперь они все время находились близко к дракону, и яд начал действовать. Стало трудно дышать, на вдохе из груди вырывался хриплый, режущий кашель, глаза жгло и саднило, как будто их терли песком. Слезы текли сами собой, но не приносили облегчения, только мешали смотреть. Плотные одежды разлезались на глазах.
Несколько раз Н’Даннг упал и едва успевал подняться. Когда один из охотников падал, остальные бросались к дракону и отвлекали внимание на себя.
Они бились отчаянно, из последних сил: кромсали панцирь чудовища, налетали и отступали — и все же, казалось, были для него не опаснее, чем мошкара, вьющаяся вокруг большого зверя, которая доводит его до остервенения, но большого вреда не причинит. Братья крушили булавой деревья, случайно попавшие под удар, а на панцире дракона оставались лишь вмятины, да и те постепенно затягивались, а ударить несколько раз в одно и то же место не получалось. Майхе колола дракона трезубцем, стараясь зацепить за край трещины и порвать панцирь. Единственная из всех, она упала только один раз. Шипы трезубца рвали кожу дракона, которая теперь свисала с него лохмотьями.
И вот настало самое страшное, чего ждал Н’Даннг: меч в его руке сломался пополам. Воин, лишенный оружия, выдрал с корнем небольшое деревце и бил им врага, как дубинкой. Но это были последние усилия; люди проиграли. Дракон изловчился, и в миг удара прихлопнул лапой булаву Горо. Охотнику пришлось выпустить оружие, а дракон испустил вопль торжества и зашвырнул булаву в реку. Шипы на оружии Ого искрошились, булава стала обычной дубинкой; трезубец Майхе изъеденный ржавчиной, сломался. Дракон еле двигался, но и охотники валились с ног. Они были почти безоружны и больше не могли противостоять дракону. Еще немного, и они будут не в силах даже бежать.
— В реку! — воскликнул Н’Даннг и закашлялся от отравленного воздуха. — Прочь отсюда, мы отступаем.
Братья-воины устремились к реке, уводя за собой дракона. Н’Даннг подскочил к Майхе, схватил ее за руку.
— Скорее! Иди же!
Его поразило странное лицо женщины, сосредоточенно-спокойное и чуточку отрешенное, как будто не в разгар смертельной схватки, а на вечерней прогулке у реки. Она попыталась отстранить Н’Даннга, взгляд ее скользнул по нему холодно, не узнавая.
— Пусти, — спокойно попросила она. И добавила заклинание на незнакомом языке.
Звенящая пустота окутала мысли Н’Даннга. Он замер — это было глубже сна, как будто небытие, но полное ощущений. Он все понимал и чувствовал, но его не существовало, и, стало быть, он не мог ослушаться чужой воли, голоса, который приказал ему: