К пеплу и углям очага примешивались всевозможные весьма непривлекательные объедки и грязные отбросы. Кости, расколотые в длину, из которых был вынут мозг после того, как их обглодали. Сосновые шишки, обуглившиеся раковины всех родов и видов. Круглые камни, пережеванная кора, рыбьи кости, зубы, куски кремня разной обделки и формы в большом количестве.
Эти обломки кремней были остатки обеденных «ножей» и других орудий, пришедших в негодность, — что случалось очень часто ввиду их непрочности и несовершенства. Они небрежно были брошены в отбросы.
Первобытные люди, сидевшие на корточках или на коленях вокруг очага, который служил им и кухней и столом, и не подозревали, что когда-нибудь остатки их обедов, их затупившихся или сломанных орудий, будут старательно собираться, покупаться чуть не на вес золота и выставляться в великолепных залах музеев, например, в Сен-Жерменском замке[2].
Эти древние дикари не подозревали, конечно, что их следы, сохранившиеся в некоторых местах от разрушения, явятся когда-нибудь неопровержимыми свидетелями их жалкой и скудной жизни.
Что касается обстановки пещеры, то ее, можно сказать, совсем не было. Из домашней утвари было несколько широких раковин от съедобных улиток, несколько плетеных мешков из коры или тростника, да, пожалуй, еще старинные чаши, которые переходили по наследству из семьи в семью и были не чем иным, как половинками кокосовых орехов.
Зато оружия было вволю, и оружия страшного, впрочем, очень грубо сделанного. В пещере был обильный запас как годных, так и негодных к употреблению копий, дротиков, стрел. Все стрелы были с острым каменным наконечником, прикрепленным с помощью или растительного клея, или древесной и горной смолы, или жил животных. Много была костяных кинжалов, отростков оленьих рогов и самих рогов оленей и быков, палиц, зубчатых палок с насаженными на них клыками животных, каменных топоров без рукояток, кремневых резцов всякой величины, наконец, круглых камней для пращи[3].
Но домашнего животного не было ни одного, ни у очага, ни среди детей. Ни собаки, ни кошки, ни курицы, — ничего. Дикие животные еще не были тогда приручены человеком для его удобства, для того, чтобы иметь всегда под рукой и без излишней затраты сил те запасы, какие мы получаем от нашего домашнего скота, и ту помощь при работе и охоте, какую мы имеем в лице собаки и лошади.
Лошадей зато много и охотно ели, — вернее, впрочем, не лошадей, а тех четвероногих, теперь исчезнувших с лица земли, которые были предками наших лошадей и осла.
Крак не видал и никогда не пробовал ни коровьего, ни козьего молока.
И никто в эту эпоху, о которой идет наш рассказ, не видал и не знал, что такое колос ржи или ячменя.
Никто, даже сам Старейший.
Быть может, он еще и встречал там и сям по равнинам во время былых странствований высокие, совершенно незнакомые ему растения, свежий колос которых он растирал руками, пробовал есть и нашел вкусным. Весьма возможно, что он сообщил о таком открытии и своим спутникам, и те тоже последовали его примеру.
Однако, понадобились века и века, прежде чем потомки его пришли, наконец, путем собственного опыта, подкрепленного отцовскими преданиями, к убеждению, что следует собрать и перенести семена этих высоких растений поближе к жилищам, посеять и собрать побольше этих зерен, приятных на вкус и питательных.
В жилище Крака не было ничего, даже в дни избытка и довольства, что напоминало бы хлеб или кашу из какого-нибудь хлебного растения.
Обитатели пещеры дошли до такого изнурения, что начали глодать уже обглоданные раньше и брошенные в золу кости. Более того, Старейший распорядился, чтобы Рюг-большеухий собрал и эти последние начисто обглоданные кости и истолок их в углублении камня. Когда эта темная мука была готова, Рюг, вооружившись каменным скребком, принялся соскребать горькую обуглившуюся кору с побегов папоротника, остатков запаса, сделанного маленьким Ожо.
Девочки, Маб и Он, стойко, без жалоб и стенаний переносившие голод, получили приказание сшить рваные меха, которые служили запасной одеждой семьи.
Одна из них прокалывала аккуратно дырочки в разорванных краях жирных шкур костяным шилом, а другая продевала в эти дырочки вместо нитки жилы и сухожилия животных с помощью довольно тонкой иглы, тоже костяной, совсем похожей на наши штопальные иглы. Эта трудная и медленная работа вполне поглотила их внимание и заставила моментально забыть судороги, вызванные долгим голоданием.
3
Праща — первобытное метательное орудие; служит для метания камней при помощи веревки или ремня.