Иногда охотники, чтобы не забыть самим и заставить детей запомнить и схватить беглые черты воспоминаний о неведомых животных и странных растениях, которые им приходилось видеть в далеких лесах, пытались воспроизвести эти странные формы и характерные особенности в грубых, но верных рисунках. Они рисовали каменным острием на гладких костях или на плоских кусках камня.
Некоторые изощрялись в этих тонких работах и оказывались не только хорошими художниками, но и терпеливыми наблюдателями. Очевидно, встреченная вещь сильно поразила их воображение.
Окончив ужин, охотники направились в свое убежище в скалах. Они шли медленно, тяжелым шагом, потому что желудок, при всей его крепости, с трудом переваривал принятую пишу.
Ночь уже наступила, когда они добрались домой.
К немалому удивлению, они не заметили красного света, всегда освещавшего круглое отверстие, заменявшее дверь.
Неожиданное исчезновение этого веселого приветливого света, который так ласково манил их к себе еще издали при возвращении с охоты, поразило всех ужасом.
Отряд остановился у подножия скалы, и старейшины стали совещаться.
«Что произошло здесь в мое отсутствие?» — думал Старейший и тихо сказал своим спутникам:
— Хранителем огня сегодня остался Крак. Предупредим его о нашем прибытии.
Один из охотников взял костяной свисток, висевший у него на шее, и пронзительно свистнул.
Но из пещеры не последовало никакого ответа.
— Значит, — прошептал Старейший, и суровое сердце его дрогнуло, — значит, Крак умер и Ожо тоже. На бедных малюток было, верно, сделано нападение. Мальчики, верно, убиты или уведены в плен какими-нибудь враждебными нам бродягами.
— Нет, — возразил один из старейшин, — этого быть не может: в окрестностях не появлялось никакого отряда чужеземных охотников. Крак и Ожо просто заснули, вот и все.
— Тогда поднимемся в пещеру без дальнейших разговоров, — сурово промолвил Старейший. — Захватим их сонными. Такая преступная небрежность, — если только тут есть небрежность. — заслуживает немедленного и страшного наказания.
— И смерти! смерти! — раздались свирепые голоса. — Смерти, если на горе нам огонь погас!
Тут только мысль о непоправимом исчезновении огня, их векового товарища, хранителя их сна, друга, предстала пред охотниками во всем своем ужасе. Сперва они об этом как-то не подумали, даже заметив отсутствие привычного красного света при входе в пещеру. Но теперь эта мысль всецело завладела ими и мучительно отозвалась в сердце каждого. Что им за дело до необъяснимого исчезновения двух детей, — ведь они не рабочие руки, а лишние рты.
Зато мысль об огне, огне-утешителе, который, бывало, так весело потрескивал в пещере, наполняла их сердца ужасом и отчаянием.
Если огонь погас, они будут должны тоже умереть. Они знали, чувствовали это. Даже во время похода отсутствие огня, хотя бы самое непродолжительное, бывало для них страшно мучительным. Если же правда, что они потеряли его навеки, тогда гибель неизбежна.
Никогда еще ни их предки, ни они сами не были в такой опасности.
Огонь, верный и жаркий огонь, жил в пещере вот уже много лет, занесенный сюда давным-давно неизвестно кем и неизвестно как.
Где добыть теперь снова огня при теперешней бесконечной зиме, когда луна и деревья, которые загорались в былое время от молнии, падавшей с неба, как утверждают некоторые охотники, покрыты снегами и замерзшей грязью? Куда идти просить, как милости, горящую головню, когда ближайшие народы, схоронившиеся по неведомым тайникам, были, быть может, и сами без огня или решили ни с кем не разделять этого неоценимого сокровища, раз оно попало к ним в руки?
— Вперед! — приказал Старейший, дрожа от испуга и горя.
Так как давно ходили слухи, со слов Геля и Рюга, что шайка громадных гиен, обыкновенно сдерживаемая на почтительном расстоянии огнем, бродит каждый вечер перед пещерой, привлекаемая запахом разложившихся остатков, брошенных на кучу золы, то охотники поднимались по ступеням молча и осторожно, с рогатиной наготове.
Женщины и дети остались, между тем, внизу у подножия скал, безмолвные, унылые.
Но пещера была пуста, и со стен ее повеяло на пришедших ледяным холодом.
Охотники ощупью исследовали свое жилище: их трепещущие руки с безнадежной нежностью ощупывали золу на очаге.