— О Старейший! Сжалься над нами!.. — молили дети.
— Ожо не виноват, отец, — прибавил Крак с горячностью.
Но старик, не слушая его, продолжал, на этот раз с грустью в голосе:
— О, Крак! так-то ты оправдал мое доверие и мою надежду на тебя! Я любовался твоим мужеством, твоим послушанием, живым любознательным умом, твоей разумной памятью. Я сделал бы из тебя охотника, не знающего соперников. А ты что натворил? Знаешь ли ты это? Ты совершил гнуснейшее из преступлений. Ты убил нашего благодетеля, — ты убил огонь! Огонь должен быть отомщен. Ты приговорил наших к смертельному холоду. Поэтому ты должен тоже умереть прежде них.
— О, отец, умилосердись! Я узнал…
— Да, я знаю, на что ты ссылаешься. Но об этих причинах не стоит упоминать рядом с таким преступлением. Огонь, наш дорогой и почтенный друг, огонь погас! Довольно слов и пустых разговоров. Следуйте за мной. А ты, Рюг, перестань умолять меня. Идите вперед шагом, преступные дети, пусть, по крайней мере, наши не увидят перед собой презренных трусов, которых даже не стоит выслушивать.
Несчастные дети, нежно поддерживаемые Рюгом, поднялись с замирающим сердцем по той самой тропинке, по которой вчера еще спустились так весело.
От томления и страха их бросило даже в пот; но когда они вступили в пещеру, то почувствовали, какой ужасный холод охватил их.
В пещере царило молчание.
Однако все племя было в сборе, и только глубокое отчаяние заставляло всех клонить голову к земле и сдавливало им горло. Это было ужасно!
Дети ожидали услышать страшные проклятия. Они приготовились выдержать их со всей стойкостью своих маленьких сердец, а вместо того… Это молчание и это отчаяние взрослых, царившие в пещере, показались им куда ужаснее самых яростных угроз.
Вокруг потухшего очага сидели старейшины, время от времени почтительно касаясь его рукой, как касаются тела друга, в смерть которого не хочется верить. За ними сидели на корточках, неподвижно, начальники племени, распустив волосы, бывало, связанные пучком на макушке; теперь волосы у них падали в беспорядке по плечам в знак глубокой печали.
Многие плакали.
Вид слез, катившихся по щекам воинов, растрогал, как совершенно неожиданное зрелище, бедного Крака. Он почувствовал, что погиб. Ожо, весь дрожа, искал глазами в глубине пещеры мать, вскормившую его своим молоком.
Но он не нашел ее в неподвижной группе женщин, стоявшей позади охотников.
Тогда он сжал руку брата и закрыл глаза.
— Вот дети, — сказал Старейший.
Два сдержанных рыдания раздались из группы женщин.
— Пусть говорят, мы слушаем, — пробормотал один из начальников, самый старший после прародителя.
Крак чистосердечно рассказал то, что уж рассказывал раньше Рюгу, и объяснил, почему им с братом было невозможно вернуться вовремя в пещеру, как они раньше предполагали. Он просил стариков принять во внимание их молодые годы, их слабость и неопытность.
— Огонь умер!.. — проворчал старейшина.
Крак, задыхаясь, прибавил, что он, перед тем как покинуть пещеру, надеясь спасти жизнь другим, принял все предосторожности, чтобы огонь не мог пострадать, а, наоборот, прожил бы во время их отсутствия.
— Огонь умер!.. — повторили начальники.
— И да будет он отомщен! — вскричали они сейчас же. — Поспешим!
Крак и Ожо растерянно озирались кругом, а крики, призывы к смерти, между тем, все возрастали и возрастали.
Дети пытались найти какой-нибудь след жалости на лицах старейшин и охотников, но все эти лица были или холодны, или яростны. Во всех взорах читалась непреклонная решимость.
Рюг и Гель отвернулись.
Старейший закрыл лицо своими могучими руками.
Самый старший из начальников после Старейшего встал, подошел к детям и, грубо схватив их за руки, крикнул громовым голосом:
— Старейшины постановили. Их приговор должен быть выполнен. Огонь умер. Изменники должны тоже умереть от моей руки… На колени, преступники! А вам, отцы, матери и дети нашего племени, да будет их судьба уроком.
Но когда он поднял над головой двух маленьких преступников тяжелый каменный топор, чтобы поразить их насмерть, Крак вырвался из рук его и упал на колени к ногам Старейшего.
— О, отец! отец! — воскликнул он каким-то странно звенящим голосом, который потряс все собрание. — Огонь умер, и я убил его; я заслуживаю смерти. Но ты… ведь ты знаешь столько тайн, ты был другом Фо-чужеземца, о, дорогой отец, ты можешь вернуть огню жизнь. Разве ты не можешь сделать того же, что делал Фо-чужеземец? Ответь мне, заклинаю тебя!