Ему стоило большого труда уговорить меня подойти поближе к отверстию.
В конце концов, я все-таки решился… Он растолковал мне, что отверстие вело в стеклянный ящик вроде аквариума, нагреваемый и освещаемый электричеством. Одна сторона ящика была снабжена особым, им самим изобретенным оптическим прибором, состоявшим из системы увеличительных стекол.
В ящике он посадил самый обыкновенный папоротник и самую обыкновенную осоку и напустил туда лягушат, ящериц и лесных клопов.
Попробуйте посмотреть в увеличительное стекло на спичку.
Спичка покажется вам бревном.
Так же увеличивались до невероятных размеров и находившиеся в изобретенном им аквариуме все растения и животные.
Отчетливо была видна каждая, самая незначительная неровность или шероховатость на стволах папоротников и их листьях…
Ничтожная морщинка на теле ящерицы превращалась в безобразную складку, похожую на отвислую кожу бегемота…
И ящерица уже переставала быть ящерицей. Она преображалась в фантастическое страшилище, в настоящего сказочного дракона…
Когда он объяснил мне все это, только тогда и рискнул я приблизиться к отверстию.
Он не врал.
Сквозь отверстие, не закрытое теперь стеклом, я действительно увидел самый обыкновенный аквариум, в котором были посажены осока и папоротники.
На одном из папоротников все еще сидел лесной клоп.
от тебе и окно в прошлое!
Но я был доволен… Я знал теперь уже наверняка, что старичок, живший в каменоломне, не колдун.
И я ему сказал:
— Давайте играть дальше! Пусть эта дырка будет окном в прошлое. Завинчивайте скорей ваше стекло — теперь я ничего не боюсь.
Он прищурил один глаз и усмехнулся.
На него было весело и смешно смотреть… Я был почти уверен, что он сейчас покажет мне еще что-нибудь вроде окошка в прошлое.
Я смотрел на него, затаив дыхание…
Я смотрел ему прямо в рот: я ждал, что он скажет.
Он сказал:
— Ты именно и видел сейчас прошлое…
Я стал тереть лоб двумя пальцами, что я всегда делал, когда чего-либо не понимал…
— То есть, как же это? — спросил я.
— А так! Было время, когда на земле росли только одни папоротники, и водились только одни ящерицы… Папоротники были величиной с нынешние деревья, а ящерицы ростом со слона… Потом папоротники стали делаться все меньше и меньше и превратились, наконец, вон, погляди, во что… Они очень легко помещаются в аквариуме… Ты видел, небось, кактусы… У нас они могут расти только в комнатах… И оттого они такие маленькие… А ты поглядел бы, какие они в Африке… Ого! Рукой не достанешь… А все почему? Потому что в Африке теплей, чем у нас… Там всегда лето… Когда на земле жили ящерицы, было тоже очень жарко. Еще жарче, чем теперь на экваторе. И папоротники разрослись по всей земле, как настоящие леса. Да… Было времечко, нечего сказать… От жары даже вода в морях и озерах была теплая, и от нее постоянно шел пар. Целые тысячелетия стояла на земле такая жара… Понимаешь: целые тысячелетия…
— А потом? — спросил я.
Он вздохнул…
— Потом… Что же потом?… С каждым тысячелетием солнце грело все меньше… Эх-ма… От дремучих папоротниковых лесов остались одни кустарники, а от огромных драконов — ящерицы да лягушки…
И еще раз он вздохнул. Должно быть, ему было жалко тех, прежних, древних лягушек…
— И поэтому, — сказал я, — вы и сделали себе аквариум?
— Да, поэтому… Конечно, ящерицы не только с тех пор измельчали, но и вообще изменились. Но это все пустяки… Когда я сижу перед своим аквариумом, мне всегда кажется, что я смотрю в прошлое…
Ом умолк… Сев на кровать, он подпер щеки ладонями и смотрел не то на дверь, не то на это свое окошко в прошлое.
— О чем вы думаете? — спросил я.
— Сейчас о чем думаю?
— Да.
— Об игуанодоне…
— А это что такое?
— Это, видишь ли, тоже допотопное животное… Оно не имело на теле ни волос, ни чешуи. Его кожа была совершенно гладкая, как кожа лягушки… Возможно, что это именно его след ты видел у нас в каменоломне. Тогда было много таких голотелых животных, похожих и на лягушек и вместе на ящериц… Многие из них могли передвигаться в лесной чаще на задних лапах, хватаясь передними за стволы деревьев. Ты представь себе только эту полуящерицу, полулягушку чуть не из три сажени ростом, идущую по лесу.
— Погодите, — перебил я его, — вот вы все говорите: леса, леса… А разве тогда не было морей?
— Были и моря, — ответил он.
— И в них тоже жили ящерицы?
— Да… эналиозавры, ихтиозавры, плезиозавры и разные другие.
— Как? — переспросил я его.
Он махнул рукой.
— Э, все равно не выговоришь. Так их называют в палеонтологии… Да это не важно, как они ни назывались бы. Одни из них, как, например, ихтиозавры, были похожи на рыб, величиной куда побольше кита. Но у этих рыб были лапы, как у ящериц, и такая же, как у ящерицы, голова. Другие, именно плезиозавры, походили на огромных, в несколько раз крупней самого крупного удава, змей и тоже обладали лапами.
Тогда уж такой век был: змея ли, рыба ли, лягушка ли — непременно она наполовину была ящерица.
— А птиц тогда не было? — спросил я и даже глаза закрыл. Мне представилось, что в тот волшебный век и птицы, вероятно, тоже хоть немного да походили на ящериц.
— Были и птицы… Только опять-таки, повторяю, все животные в то время наполовину были ящерицы.
— И птицы?
— И птицы. Тоже и у них голова была как у ящерицы; правда, она отчасти напоминала и голову птицы, только, видишь ли, у них вместо клюва была пасть.
— Как пасть?
— А так. Настоящая пасть с зубами.
— А крылья?
— Крылья они имели, как у летучей мыши — перепончатые…
— Значит, они были совсем как драконы, о которых говорится в сказках?
— Да. Только нужно тебе сказать, что самые крупные из них были не больше индюка. Хочешь, я покажу тебе рисунок одной из этих птиц?
— Покажите.
У меня и сейчас хранится этот рисунок. Он мне подарил его на память. Помещаю его здесь.
Под рисунком было подписано: «Археоптерикс».
Все было хорошо у этого археоптерикса: и голова, и крылья, и зубатая пасть.
Жаль только, что он был очень невелик ростом.
— Он совсем маленький, — сказал я, — вы мне лучше расскажите еще что-нибудь о тех, как их…
— Об ихтиозаврах и плезиозаврах?
— Да.
— Что же про них рассказывать? В земле сохранились только их скелеты и о них ровно ничего не известно, кроме того, что жили они в морях и были, судя по всему, хищными животными, то есть нападали на более мелких животных, а иногда вступали в бои и между собой.
— Ну, а те, что жили в лесах? Вы их как называли?
— Пока я рассказал тебе только об одном, об игуанодоне. Кроме игуанодона, в тогдашних лесах водилось и множество других исполинских ящериц или, как их называют в палеонтологии, ящеров. Большинство из них были покрыты крепкой роговой чешуей с головы до хвоста. Плохо, должно быть, от них приходилось игуанодону.
— Значит, и между ними тоже были хищные?
— И очень многие. Да, плохо от них приходилось бедному игуанодону, хотя он, кажется, и был самый крупный из них.
Чуть ли уже не в десятый раз он вспоминал про этого игуанодона.
— Должно быть, — сказал я ему, — вам игуанодон нравится больше всех?
Он поглядел мне пристально в глаза и произнес с улыбкой:
— А ты опять не испугаешься?
— Чего?
— Я хочу показать тебе его скелет.
— Игуанодона?
— Да.
— Да разве он у вас есть?
— Есть, я нашел его здесь. Очень хороший скелет. Хочешь, покажу?
— Конечно, покажите.
— Пойдем.
Мы вышли из подвала и направились опять по каменоломне из траншеи в траншею прежней дорогой.