Алексей Орлов, Иван Брыкин, Тимофей Свиридов
Век Екатерины. Заговорщики у трона
А.Г. Орлов
Великолепный век Екатерины
Граф Алексей Григорьевич Орлов (1737–1808) был одним из самых видных деятелей «великолепного века» в России — века Екатерины II.
Алексей Орлов прежде всего известен тем, что он был главным организатором дворцового переворота, который и привел к власти Екатерину II. Кроме того, он похитил «княжну Тараканову», претендующую на русский престол, успешно воевал с турками на Средиземном море, принимал активное участие во многих государственных начинаниях.
Сам он никогда не писал мемуаров, однако будучи уже в преклонных годах, любил в узком домашнем кругу вспомнить об удивительном времени, в котором жил. Эти воспоминания были записаны его секретарём А.А. Кривошеиным, а позже обработаны историком Т.Р. Свиридовым.
Воспоминание о Петре I. В Тверском имении. Медвежья охота
…Наш, Орловых, родной дед служил стрелецким сотником, когда Пётр Великий только начал править Россией. Стрельцы учинили тогда против него великий бунт, за что должны были сложить головы на плахе. И вот подходит наш дед к плахе, а перед ним сам царь Пётр стоит, смотрит на казнь и своей спиной дорогу загораживает. «Отодвинься, государь, — говорит ему дед. — Здесь не твоё место — моё». А тут как раз очередная голова из-под топора палача скатилась. Дед глянул на палача с усмешкой и отбросил голову в сторону ногой: «Славно рубишь, брат, уж постарайся так же и для меня!». Царю Петру так понравилось это бесстрашное озорство, что он приказал деда помиловать.
Пётр I в рыцарских доспехах.
Художник Ж.-М. Натье
…Да, без куража в жизни некуда, без него даже на охоту не ходят, а охота в наших краях была знатная, но самая захватывающая — на медведя… Тверские леса глухие, непроходимые, а наша деревенька среди тех лесов затерялась так, что не отыщешь. Пока отец жив был, поместье было исправное, а как умер, родственнички всё по кускам растащили. При отце они и пикнуть не смели — он был генералом, службу ещё при Петре Великом начинал, а как умер, совести хватило обобрать вдову с пятью детьми.
Хозяйство наше было самое простое: дом — одно название, что господский, а на самом деле та же изба, только побольше и почище: строили его свои же мужики. Когда соседи оставались у нас ночевать, спать их укладывали на сеновале, больше негде было. Одевались мы в домотканину — холстину, которую нам ткали деревенские бабы, — и роскоши никакой ни в чём не знали.
Зато с мужиками у нас было полное согласие: не было такого, как ныне, чтобы господа — это одно, а мужики — другое, будто из разного народа они. Тогда о господском и мужицком одинаково заботились: наша матушка Лукерья Ивановна знала, у кого из мужиков хлеб уродился хорошо, а у кого — плохо, и давала мужикам хлеба, невзирая на то, возвращён старый долг или нет. В деревенской жизни она принимала живейшее участие: свадьба ли, крестины ли, похороны, — всегда отправит подарочек со своего стола; мужики, в свою очередь, в престольные праздники и домашние наши именины к ней с поздравлениями приходили.
Мы с братьями такоже среди мужиков росли, во многих деревенских забавах вполне участвуя. Хаживали с мужиками и на медведя: об этом сейчас расскажу.
Старший брат Иван к тому времени уже в Петербург уехал, а младший, Владимир, ещё мал был, потому состояла наша компания из Григория, Фёдора и меня. На медвежью охоту мы с братьями давно хотели пойти, но матушка не позволяла: опасное, де, это дело. Однако как-то в конце зимы мужики нашли в лесу берлогу и решили бурого поднять. Тут-то мы к матушке и пристали: отпусти, мол, родная, что же это — скоро и нам в Петербург на службу отправляться, эдак мы ни разу на медвежью охоту не сходим! Как ей не согласиться? — отпустила она нас, но велела от Ерофеича, опытного медвежатника, ни на шаг не отходить.
Мы сразу к Ерофеичу побежали, а он уже собирается, готовится к завтрашней охоте.
— Разрешила, стало быть, барыня? — говорит он. — Что же, таким молодцам отчего не потешиться? Только уговор: во всём слушаться меня, и никакого самовольства не допускать. Медведь — зверь опасный, от него немало народу погибло; чуть зазеваетесь, пиши пропало!
Мы поклялись, что ни в чём Ерофеича не ослушаемся.
— Ну, добре! Тогда давайте распределим, кому что делать. Берложья рогатина будет у меня, и я на неё медведя приму. Вот, глядите, какая она, — показывает он. — Рогатина знатная: наконечник старинный, заточенный с обеих сторон, что бритва. Поперечину я сам из рога сделал: она нужна, чтобы рогатина слишком глубоко в медведя не зашла, а то он живучий и когти у него длинные — даже издыхая, он может тебя достать… Древко из рябины — весной срубил и провялил, но не высушил полностью; такое древко прочное, не расколется, а чтобы в руках не скользило, я его — видите? — ремнями обмотал.