При недоброй памяти императоре Павле был у меня разговор о нём с моей давнишней приятельницей Натальей Загряжской, бывшей фрейлиной царского двора. Я тогда за границей жил, удивляясь, как в России такого урода, как Павел, терпят.
— А что же прикажешь с ним делать? Не задушить же его, батюшка? — говорит мне Загряжская.
— А почему же нет, матушка? — отвечаю.
Однако обо всём по порядку. Перевороты не нами были начаты: от Екатерины Первой так повелось, я уже говорил. Императрица Елизавета Петровна, гвардией на престол возведённая, хотела с переворотами покончить и потому, едва корону надев, наследником своего племянника Петра Фёдоровича назначила — своих-то детей у неё не было, если не верить слухам о том, что дочь она родила от Алексея Разумовского. Об этой дочери никто в России не знал, а через много лет она вдруг в Европе из небытия возникла и права на престол российский предъявила. Матушка-императрица Екатерина сильно всполошилась и повелела мне самозванку любым способом в Россию доставить. Что же, приказ императрицы я выполнил, о чём далее также расскажу…
Петра Фёдоровича иначе, как «уродом», у нас не называли — позже такого же звания удостоился сын его Павел, но тот ещё большим уродом был… Уже сама внешность Петра Фёдоровича несуразной была: тщедушный, нескладный, ноги кривые, живот торчит, плечи узкие, рот широкий и глаза навыкате — лягушка лягушкой! Но внешность ещё что — во внешности своей он не повинен был: какую рожу Бог дал, с такой и ходи! — хуже было с его привычками и поведением. Хотя по материнской линии был он русским, — матушка его Анна Петровна старшей сестрой Елизавете Петровне приходилась, — но русского в нём было мало. Вырос он в немецких землях, где матушка его в замужестве жила; умерла она рано, он её и не помнил, а немцы его по-своему воспитали.
Однако и в этом большой беды нет: императрица Екатерина, скажем, не единой капли русской крови в себе не имела, но истинно русской по духу стала, немало старания к тому приложив. Но Пётр Фёдорович не любил Россию и обычаи её, пренебрегал ими. Он по-русски так и не выучился говорить толком и говорил на русском языке редко и весьма дурно; о России же отзывался так, что хуже некуда, — однажды обмолвился:
Затащили меня в эту проклятую Россию, где я должен считать себя государственным арестантом, тогда как если бы оставили меня на воле, то теперь я сидел бы на престоле цивилизованного народа.
Прусские порядки во всём выше российских ставил, церковь православную хотел на лютеранский манер переделать, а кумиром его был Фридрих Второй, которого он за наилучшего правителя в мире почитал. При императрице Елизавете мы побили Фридриха, но едва она умерла, как Пётр Фёдорович военные действия против Фридриха прекратил и все наши приобретения ему вернул. Посланник же прусский Вильгельм фон дер Гольц, в Петербург прибыв, стал заправлять всей политикой нашей, которую в интересах того же Фридриха проводил.
Мы с братьями в войне с Фридрихом вполне участвовали. Самой трудной была битва на берегу Одера около местечка Цорндорф. Нами командовал генерал Фермор, полководец опытный, но рассеянный. Выбрав позицию на берегу реки, он верно рассудил, что она будет преградой на пути Фридриха, наступавшего с противоположной стороны, но забыл принять меры к недопущению его переправы в стороне от наших войск. Пруссаки немедленно этим воспользовались: переправившись через Одер, они зашли к нам в тыл, и мы оказались прижаты к реке — таким образом, эта прекрасная поначалу позиция превратилась для нас в ловушку.
Ранним утром они начали атаку; я проснулся от отчаянных криков:
Пруссак идёт!!
Солнце уже ярко светило; с высоты холма я увидал приближавшееся к нам прусское войско; оружие его блистало на солнце; зрелище было ужасное! До нас долетал страшный бой прусских барабанов, но музыки еще не было слышно. Когда же пруссаки стали подходить ближе, то мы услыхали звуки гобоев, игравших известный гимн «Ich bin ja, Herr, in deiner Macht» «Господи, я во власти Твоей»…
Фридрих II во главе своих войск при Цорндорфе.
Художник К. Рохлинг
Первый удар принял на себя наш необстрелянный обсервационный корпус. Но новобранцы не только не бросились наутек, но даже не стали сильно подаваться назад, встретив наступающих сначала плотным ружейным огнем, а потом и штыками.
Между тем, прусское войско подвинулось слишком вперед и через это обнажило нам свой левый фланг, не имевший никакой подпоры.