Должен сказать, что в разные периоды по-разному развивались отношения Георгия Аркадьевича и нашего Института с властью.
Хочу напомнить, что влияние Арбатова в значительной степени объяснялось тем, что он немало проработал в аппарате ЦК КПСС, в так называемой группе политических консультантов, он был самым первым руководителем этой группы. Туда входил целый ряд людей, которые отличались критическим отношением к тому догматическому наследию, которое сохранялось в нашей стране в постсталинский период. Особо я бы отметил роль Георгия Аркадьевича в продвижении идей контроля над вооружениями, в результате чего разоруженческий лозунг превратился из лозунга в реальные практические договоренности, которые привели к очень существенному сокращению ядерных сил, по существу – к завершению гонки ядерных вооружений. Но и в сфере обычных вооружений тоже произошли очень серьезные изменения.
Естественно, эта работа наталкивалась на ожесточенное сопротивление со стороны бюрократии, прикрывавшейся марксистско-ленинскими догмами. Его чуть ли ни открыто обвиняли в том, что он является агентом ЦРУ и «Моссада». Но Арбатов великолепно владел политическими приемами, позволявшими ему в условиях командно-административной системы парировать нападки и отстаивать свои позиции. Естественно, успехи Арбатова перемежались с неудачами. Тем не менее он настойчиво стремился проводить свои линию и никогда не разворачивался на 180 градусов, хотя и шел иногда на какие-то компромиссы.
С этой точки зрения, Арбатов был в какой-то мере «шестидесятником», который в 70–80-е гг. смог получить возможность хотя бы частично осуществить свои идеи.
Георгий Аркадьевич никогда не был диссидентом-антикоммунистом. Как мне кажется, он всегда придерживался полученных им в молодости взглядов, оставался человеком советской системы, однако отвергал сталинизм и массовые репрессии. Он жил по правилам, установленным системой, прекрасно знал, за какие рамки нельзя заходить публично. Но внутри этих рамок он выделялся больше, чем кто-либо другой. Он избирался членом ЦК КПСС, депутатом Верховного Совета СССР, стал член-корреспондентом, а затем академиком.
Свою роль сыграло и то обстоятельство, что Георгий Аркадьевич целый ряд лет проработал в ЦК КПСС у Ю.В. Андропова и пользовался его доверием и поддержкой. Личные связи с Андроповым и Л.И. Брежневым, несомненно, играли свою роль в карьере Арбатова. Это давало ему возможность хотя бы частично делать в своем Институте то, что в Советском Союзе можно было делать только «на грани фола».
У Арбатова были очень тесные связи с помощниками Генерального секретаря ЦК КПСС – с А.М. Александровым-Агентовым при Л.И. Брежневе и с А.С. Черняевым при М.С. Горбачеве. Брежнев время от времени собирал людей типа Арбатова, Федора Бурлацкого, Александра Бовина (он тоже был членом группы политических консультантов) и слушал. Это качество Брежнева следует отметить, поскольку мало кто знал, что он умеет и слушать, и слышать, и воспринимать, конечно, далеко не все, но какие-то вещи он «проглатывал» и брал потом на вооружение.
Что же касается отношений Л.И. Брежнева с Г.А. Арбатовым, то в директорском кабинете Института до сих пор стоит большой стол из кабинета Брежнева. Когда-то Институт начинался на пустом месте, в необжитом и необорудованном здании, куда явились первые сотрудники, и Брежнев отдал свой старый длинный стол из собственного кабинета Арбатову.
Влияние Института было серьезным, но возникали проблемы. И в первую очередь, когда в 70-е гг. советское руководство истолковало американское поражение во Вьетнаме как окончательную победу мирового революционного процесса, и начались «приключения» в Анголе, Мозамбике, Йемене, и кончилось это дело Афганистаном. Институт и Арбатов, конечно, выступали против авантюристских действий. Когда было принято решение о вводе войск в Афганистан, Арбатов после инфаркта лежал в больнице. Но, даже если бы он не был в больнице, ему вряд ли удалось бы остановить Брежнева.
Георгий Аркадьевич Арбатов договорился с А.А. Громыко о предоставлении нашим молодым сотрудникам двух мест стажеров в Посольстве СССР в Вашингтоне и двух мест в советской миссии при ООН в Нью-Йорке. Я поступил в аспирантуру в 1971 г., а в 1973-м, уже окончив первый год аспирантуры, уехал на год в Нью-Йорк.