Так же тяжело отец переживал распад СССР, хотя не думал, что это была самая большая трагедия XX в., по сравнению с двумя мировыми войнами, революцией и Гражданской войной в России, массовыми жертвами сталинизма и фашизма. К тому же Георгию Аркадьевичу было очевидно, что советская оторванная от реальности идеология и основанные на ней экономика, политический строй, имперская система себя изжили и были исторически обречены. Но он считал, что если бы не путч 1991 г. и если бы вокруг Ельцина были другие люди, то децентрализацию унитарного государства и экономические реформы можно было бы провести гораздо более продуманно, поэтапно и с меньшими потерями для народа. Их последствия в виде лавины идейно-политического отката мы видим в настоящее время.
Отношения Георгия Аркадьевича с начальством, когда он в 1960-е гг. поднялся близко к уровню государственных руководителей, складывались негладко. С каждым из них эти отношения прошли один и тот же цикл. Начиная с Леонида Брежнева и заканчивая Борисом Ельциным, поначалу лидеры активно привлекали отца в качестве советника, а подчас и посланника по особым поручениям, когда этого требовала международная обстановка. Приходя к власти, каждый лидер был заинтересован в более или менее трезвой оценке внутренней и внешней обстановки и нетривиальных предложениях по расчистке завалов, доставшихся ему от предшественника. На этот счет у отца всегда имелись продуманные идеи, выношенные им самим и вместе с соратниками.
Но спустя несколько лет, по мере накопления ошибок и издержек политики очередного лидера, тому становилось неприятно получать критические оценки теперь уже своих собственных решений. К тому же в условиях авторитарной системы власти руководитель неизбежно обрастал угодливыми царедворцами, которые делали свою карьеру на подхалимаже и тем самым внушали начальнику представление о его выдающихся способностях и достижениях, постепенно изолируя его от несогласных, объявляя последних врагами и погружая начальство в виртуальный мир, альтернативный реальности. Тогда Арбатов становился не ко двору, и его отстраняли – когда «тихой сапой» (при Брежневе, Горбачеве, Ельцине), а иногда и с резкой отповедью (при Андропове).
Когда такой момент подходит, перед прогрессивными советниками лидера встает судьбоносная дилемма: «гнуть свою линию» с риском попасть в опалу – или смолчать и приспособиться, сохранив статус близости к олимпу. Мой отец раз за разом, при всех руководителях, выбирал первое и попадал в немилость. Многие его коллеги, друзья и ученики выбирали второе, оправдывая себя тем, что, сохранив свое положение, они будут иметь возможность и дальше оказывать на власть позитивное влияние. Но это зачастую было самообманом: как говорится, коготок увяз – всей птичке пропасть. После перехода определенной черты в таких отношениях цели и средства меняются местами. Близость к власти становится самоцелью, а взаимодействие с ней – средством, и тогда возможность позитивного влияния сходит на нет.
Для него правило отношений с великими мира сего состояло в том, что, если начальство проявляло интерес к его знаниям и предложениям, он никогда не отказывался. Как бы негативно отец ни относился к политике руководства, он использовал любую возможность, чтобы сделать ее лучше. Но когда его идеи были не нужны, он никогда не напрашивался со своими услугами и, тем более, не приспосабливался к порочному курсу ради того, чтобы его поманили пальцем. Он знал немало тех, кто так делали, теряли свое достоинство и разрушали репутацию, их не уважали ни бывшие соратники, ни противники, ни власть, даже если жаловала показными почестями. Они на деле не были способны принести хоть какую-то пользу и перечеркивали даже прежние заслуги, если таковые имели место.
Больше всего отец ненавидел не тех, кто изначально были его политическими врагами – убежденными сталинистами, националистами или милитаристами. Он сильнее всего презирал как маститых, так и молодых «перевертышей», которые при Горбачеве были сподвижниками «перестройки», «гласности» и «нового политического мышления». При Ельцине они стали суперлибералами и ударниками «великой стройки капитализма» по рецептам Запада (недостатки и пороки которого отец знал не понаслышке). А при Путине сделались воинствующими державниками и радетелями традиционных скреп (типа «самодержавие – православие –народность» заодно с крепостным правом). Георгий Аркадьевич никогда не понимал загадочной философии особого «евразийского пути» России, считая, что она подменяет географической картой для средней школы (Россия в центре Евразии и всего мира) понимание глубинных экономических, идеологических и военно-политических движущих сил мировой политики. По этому поводу он шутил: «Под заумными геополитическими теориями кроется простая суть: постсоветская номенклатура хочет жить, как в Европе, а управлять, как в Азии».