Он всегда был необычайно общительным, простым и дружелюбным человеком в быту, семье и по работе, умел слушать других и в каждом человеке мог найти что-то для себя интересное. И сам был потрясающим рассказчиком, за какую бы тему ни брался. Отец редко повышал на кого-либо голос, обладал молниеносным чувством юмора, был обычно сдержан и спокоен, хотя в узком кругу мог подчас выразиться с использованием «окопного» словаря. Он любил открывать для себя неизведанные впечатления и новую информацию, жизнь ему никогда не надоедала. Он не знал, что такое депрессия, и не бывал в плохом настроении, если для этого не имелось веских причин.
Отец вообще был неравнодушным человеком, все происходящее вокруг принимал близко к сердцу, хотя и с философским стоицизмом. Он был реалистом, но цинизм был ему глубоко чужд. Он не раз цитировал польско-русского писателя Бруно Ясенского, известного своим высказыванием: «Не бойся врагов – в худшем случае они могут тебя убить. Не бойся друзей – в худшем случае они могут тебя предать. Бойся равнодушных – они не убивают и не предают, но только с их молчаливого согласия существует на земле предательство и ложь». Отец всю жизнь руководствовался этой мудростью.
Георгий Аркадьевич до самого конца живо интересовался всем происходящим внутри и вовне страны и, когда я его навещал, всегда встречал меня вопросом: «Ну, Алешенька, что делается?» И я начинал ему рассказывать, хотя после инсульта он плохо слышал и вводить его в курс политических проблем было нелегко. Иногда я не мог скрыть раздражения, за что теперь себя ругаю – ведь он так хотел не отставать от времени, несмотря на тяжелую болезнь и поневоле замкнутый образ жизни двух последних лет. Единственное мое утешение в том, что я был рядом в самые последние его минуты, и он, надеюсь, это чувствовал.
Мне часто как наяву слышатся слова, которые он не раз повторял: «Когда уходят родители, всегда чувствуешь свою вину за то, что не уделял им больше времени и внимания, чего-то для них не сделал, чем-то обидел, что-то важное им не сказал или сказал не так». Я тогда думал: «Мне себя будет не в чем винить, я для моих делаю все, что возможно». Но и тут отец, как обычно, оказался прав…
Арбатов – человек и время
В.П. Лукин
С Георгием Аркадьевичем Арбатовым я познакомился в начале 60-х гг. в Институте мировой экономики и международных отношений Академии наук СССР, куда я поступил в аспирантуру в 1961 г. Это было время «хрущевской оттепели»: в воздухе веяли ветры перемен, люди стали громче говорить, и появилась возможность непредвзято и критично взглянуть на историю своей страны, на ее недавнее прошлое и настоящее, на реальные перспективы и задачи, на ее судьбу. Одним из «мозговых трестов» в это время стал Институт мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) АН СССР, который был наследником Института мирового хозяйства и мировой политики, созданного под эгидой Коминтерна до войны для того, чтобы анализировать мировые тенденции экономики и политики. Руководителем того коминтерновского «мозгового треста» (сам Коминтерн был распущен в 1943 г., а Институт просуществовал до 1947 г.) был известный советско-венгерский ученый академик Е.С. Варга.
Арбатов пришел в воссозданный в 1956 г. Институт из журнала «Проблемы мира и социализма», издававшегося в Праге и тоже являвшегося частью своего рода наследия Коминтерна, потому что его редколлегия состояла из представителей многих коммунистических и рабочих партий. Георгий Аркадьевич стал заведующим сектором в отделе Международного рабочего движения ИМЭМО, где я был аспирантом. Уже с момента его прихода было очевидно, что он работает у нас во врéменном переходном режиме, потому что ходили слухи о том, что Арбатов вот-вот перейдет на очень ответственную работу в ЦК КПСС, где станет одним из консультантов вновь создававшегося отдела по социалистическим странам. Георгий Аркадьевич сразу расположил к себе гибким нестандартным умом и подходом к проблемам, своими необычными и новаторскими размышлениями о вещах, которые позднее стали для многих самоочевидными, а в те времена – да еще и в его ярком и очень емком исполнении – они воспринимались как глубокие и серьезные проблемы, которые необходимо обдумать, осмыслить и решать. Было заметно, что ему понравилась атмосфера, созданная тогда в Институте, и особенно в нашем отделе. Здесь царил дух непринужденности, свободы мнений, принципиальности и вместе с тем такого корпоративного товарищества, я бы сказал, зрелого студенчества в хорошем смысле этого слова. Я помню, на каком-то из праздников мы пели новые, только что ставшие популярными песни молодых советских бардов. И поскольку одним из них был мой товарищ по пединституту Юлий Ким, его песни я хорошо знал и оказался не последним солистом нашей научно-товарищеской компании. Хорошо помню, какое приятное и, я бы сказал, подбадривающее выражение лица эти песни и шутки молодежной части нашего коллектива было у Георгия Аркадьевича, когда мы собирались вместе по праздничным датам. Это было интересное, яркое и светлое время. Вскоре Георгий Аркадьевич действительно нас покинул и перешел на работу в ЦК, где стал консультантом андроповского отдела. Вторая важная для меня встреча с Георгием Аркадьевичем произошла уже в журнале «Проблемы мира социализма», куда я на этот раз уехал на работу сразу после защиты диссертации в 1965 г. Новая встреча произошла в 1967 г. во время Конференции европейских коммунистических и рабочих партий по вопросам безопасности в Европе в Карловых Варах. Арбатов был в составе нашей делегации. Приехав в Прагу, он пришел в мой кабинет в журнале и без особых обиняков сказал: «Я тебя знаю по Институту, поэтому я думаю, что ты будешь полезен в группе консультантов, которую теперь я возглавляю. Так что я тебя приглашаю туда, и это можно будет реализовать примерно месяца через три-четыре». Следует напомнить, что тогда в Праге начинались процессы, которые потом вошли в историю под названием «Бархатная революция», и я, конечно, самым внимательным и причастным образом смотрел на то, как формировалась и реализовывалась Дубчеком и его ближайшими коллегами концепция «социализма с человеческим лицом». Я хорошо понимал, что мне посчастливилось посетить «сей мир в его минуты роковые», и этот мир мне покидать, конечно же, не хотелось. Поэтому я сказал Георгию Аркадьевичу, что жалко будет уезжать в столь интересное время. «Подумай, – сказал на это Арбатов, – но время не ждет». Я стал тянуть с этим приглашением, а тем временем ситуация в ЧССР обострилась, и в августе 1968 г. произошли известные события – ввод в Чехословакию войск пяти стран Варшавского договора. Поскольку я выразил несогласие с этой акцией, меня отправили в Москву и сняли с работы. Когда я нанес прощальный визит в ЦК, то обнаружил, что в комнате, где обычно сидел Арбатов, находился другой человек. Это был Георгий Хосроевич Шахназаров – отец нынешнего известного кинорежиссера. На мой вопрос, где Арбатов, он ответил, что тот здесь больше не работает. Шахназаров сказал, что он назначен директором вновь созданного Института США и Канады Академии наук и, насколько я помню, дал мне его новый телефон. Я позвонил и услышал голос Георгия Аркадьевича. В трубке помимо этого слышался веселый, непринужденный, приятно знакомый, характерный шум веселого застолья. «Володя, – сказал он – хорошо, что ты позвонил. Как раз вовремя. Мы тут празднуем новоселье. Нам дали во владение здание на Арбате в Хлебном переулке. Приходи и поговорим». Потом я узнал, что по моей кандидатуре в качестве сотрудника Института у Георгия Аркадьевича состоялся серьезный разговор с Андроповым. Тот без энтузиазма дал согласие на мой приход в Институт «под ответственность» директора. «Ответственность» по тогдашним канонам означала, что со мной будет все более-менее в порядке, как пелось в песне «по части политической, по части боевой». То есть именно Арбатов отвечает за то, чтобы я не оказывал «негативного влияния» на коллектив, скажем так. Позднее эту ситуацию в присущей для него грубой, остроумной, и весьма циничный форме охарактеризовал близкий друг Арбатова, (который стал и моим другом через некоторое время). Я имею в виду знаменитого политического обозревателя Александра Бовина. До того как стать обозревателем, он был консультантом того же андроповского отдела ЦК. Встретив меня в Домжуре, он изрек: «Ну что, профессор? – (он называл меня профессором). – Юра Арбатов по-прежнему оберегает тебя от советской власти?» Надо признать, что в этом заявлении была доля истины, и довольно серьезная. Потому что далеко не только меня, но и многих других он защищал в то время. Тех, у кого были проблемы с тогдашними властями. Под крылом Георгия Аркадьевича, я работал так долго, как не работал нигде, а именно 19 лет. Это было замечательное время. Именно там и тогда я профессионально стал заниматься изучением Соединенных Штатов. Моим «узким профилем» стало отслеживание и анализ обстановки на стыках – Америка и Дальний Восток, Америка и Китай. И докторскую диссертацию я написал на тему о выходе на арен