Он всегда оставался настоящим патриотом своей страны, остро переживавшим ее беды, прекрасно сознающим ее достоинства и изьяны и всегда стремящимся в меру своих сил сделать ее лучше. В нем не было академической отстраненности от советской/российской политики и реальности; для нейтрального наблюдателя он слишком близко к сердцу принимал все происходящее дома и не мог остаться в стороне от активного участия в нем. Это делалось, во-первых, через научную «продукцию» Института и закрытые служебные записки, направлявшиеся в ЦК КПСС и другие вышестоящие органы. Георгий Аркадьевич не просто «подмахивал» эти записки, а тщательно их редактировал, прежде чем отправлять адресату (сказывался его опыт редакторской работы после окончания МГИМО). В этих материалах, как правило, внимание руководства обращалось на полезные стороны американского опыта, новые явления во внутренней и внешней политике США, предлагались конкретные рекомендации. В условиях советской политкорректности некоторые выводы подавались иносказательно, как например, в целой серии открытых и закрытых материалов о негативных последствиях милитаризации экономики на примере США. Думаю, что, когда будущие исследователи поднимут этот сохранившийся в архивах аналитический пласт, они смогут по достоинству оценить объем и качество работы, проделанной Институтом и его директором. Во-вторых, сам Арбатов, многие годы входивший в группу консультантов Международного отдела ЦК и имевший доступ к высшему партийному руководству страны, доносил свои взгляды напрямую, о чем он пишет в своих мемуарах.
В годы перестройки он вынес эту борьбу в публичную сферу, начав серьезную полемику с военными по вопросам бюджетных приоритетов и гонки вооружений. Георгий Аркадьевич всегда был противником милитаризации экономики, политики и образа политического мышления, последовательно выступая за сокращение вооружений и поиск альтернативных путей обеспечения безопасности, в том числе – за счет международного сотрудничества. Помню, с каким увлечением он работал в авторитетной Международной комиссии У. Пальме, разрабатывавшей концепцию общей безопасности. Другой его тревогой в те годы была угроза рецидива сталинизма и оживления «красно-коричневых», способных сорвать продвижение страны к демократии. В то же время он никогда не был ярым западником, выступая резко против рыночного фундаментализма и его адептов в России. Его острая публичная полемика с поклонниками «шокотерапии», в которых он видел «большевиков навыворот», создала ему немало врагов – и не только в России. Помню, как весной 1992 г. буквально в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке он дописывал статью «Необольшевики из МВФ», опубликованную через несколько дней в «Нью-Йорк таймс».
Георгий Аркадьевич, вообще, был смелым человеком, не боявшимся говорить горькую правду даже первым лицам в руководстве страны, которым это, естественно, не нравилось. Характерна траектория его отношений с М.С. Горбачевым. Начиналась она, как и для многих из нас, с больших надежд и даже очарования новым, необычным лидером. Георгий Аркадьевич тогда много сделал для успешного дебюта Горбачева на международной арене, начиная с его встречи с Рейганом в Женеве в 1985 г. и первых шагов генсека в мировой политике. «Я уже и не надеялся, что доживу до времени, когда нашим лидером можно будет гордиться», – писал он Горбачеву в конце 1986 г. Однако постепенно, по мере нарастания трудностей и необходимости принятия тяжелых решений, росло недовольство нерешительностью и непоследовательностью действий генсека, отсутствием у того твердой стратегической линии в проведении реформ, его шатаниями между консерваторами и демократами. Я хорошо помню эту растущую тревогу Георгия Аркадьевича по личному общению с ним на рубеже 1990-х гг. Но, оказывается, он не боялся говорить об этом и самому Горбачеву, как видно из его сохранившихся записок – иногда написанных от руки только в один адрес. Сначала это были тактичные советы и предложения (кстати, в этой переписке я обнаружил и несколько своих материалов, который Георгий Аркадьевич переправлял генсеку, неизменно ссылаясь на их авторство). Потом в них начала сквозить критика, причем все более нелицеприятная. Признаюсь, что, даже хорошо зная Георгия Аркадьевича, я не ожидал такой откровенности и смелости, какими пронизаны его письма Горбачеву на закате перестройки. Они написаны с чувством большой боли за происходящее. В начале 1990 г., говоря о нарастании призывов к «спасению государства», к которым присоединился и сам Горбачев, он писал: «Мне понятно, почему на государственную педаль так жмут правые, сторонники реставрации доперестроечных порядков. Но когда к этому хору присоединились Вы, то Вы фактически изменили себе и своему делу. Смысл лозунга “Спасай государство!” в данный момент, в данной ситуации не может быть иным, чем “Долой демократию!”». А в конце того же года Георгий Аркадьевич пророчески предупреждал президента СССР об угрозе правого переворота, включавшего в себя «экстремистско-фашистский, националистический» компонент, и прямо называл опасных людей в окружении президента. «Коль скоро стратегический курс взят на гуманный социализм, на демократию, на очеловечивание нашей несчастной страны и несчастного общества, поправения допускать никак нельзя – ни в руководстве, ни в обществе, – писал он. – Тем более что регулировать сдвиг вправо, коль скоро он уж наберет силу (и это показывает кое-какой исторический опыт), не удастся – этот оползень сметет всех, включая Вас (неужто эти люди Вас когда-нибудь не то что полюбят, но хотя бы простят?). Не говоря о том, что для действительно правой политики они легко найдут более подходящих людей». В результате в отношениях Георгия Аркадьевича с Горбачевым наступило резкое охлаждение, к чему приложили руку и недоброжелатели Арбатова в окружении Горбачева.