3
Николка бунтует. — Скальпель устраивает демонстрацию с одним ботинком на ноге. — Утренняя экскурсия Николки. — Явления в долине. — Охота на гиппарионов. — Николка вспоминает армию Буденного. — Аметистовый питон. — Скальпель читает лекцию мастодонту
— Ну, знаете что? Я больше не намерен с вами странствовать, — сказал Николка.
Да, это сказал Николка — хмурый, невыспавшийся и злой, сказал своему старому другу — медику Скальпелю, который только что восстал ото сна, хотя по собственным его часам время перевалило за полдень.
— Позвольте! Позвольте!.. Что же это такое?! Вы, конечно, шутите! — вскричал Скальпель, натягивая на ногу ботинок.
Действие происходило в медвежьей пещере. Николка, выпалив свои убийственные слова, не медля ни секунды, оставил спертую атмосферу ночного убежища; врач в одном ботинке кинулся за ним.
— Позвольте! Позвольте! Надо ж объясниться! В чем дело? — вопил он.
— Дело вот в чем, — зачеканил фабзавук, не глядя на медика. — Вот в чем. Или вы объясните мне сейчас же, каким таким образом мы переселились в этот первобытный мир, или вы не объясните… и тогда я покину вас, чтобы странствовать сепаратно…
С последними словами Николка нечаянно фыркнул, но далее продолжал с прежней суровостью:
— Я — материалист, как вам известно, вы же своей чертовщиной путаете мне голову… Первобытного мира на земле не существует, это — истина, и даже, если бы он существовал — предположим на секунду такую чушь — то ведь мы с вами из комнаты никуда не выходили. Я отчетливо помню, как вы все время сидели на моем газетном диване с ногами (что весьма не гигиенично), и только в последний момент сползли с него. В свою очередь я не покидал своего стула. Следовательно, если бы даже на нашей земле существовал уголок, где остались бы со времен плиоцена ископаемые звери и растения, то мы бы ни в коем случае не могли туда попасть не выходя из комнаты. Просто?
Собственно говоря, последний вопрос Николка адресовал самому себе, но ответил на него Скальпель с растерянной улыбкой:
— Проще пареной репы…
— Тогда вы должны мне сейчас же объяснить, в чем здесь дело.
Скальпель, загадочно улыбаясь, молчал; его улыбка подмывала на дерзости.
— Прощайте! — Николка круто развернулся на пятке и зашагал по направлению к лесу. Собака последовала за ним.
— Позвольте! — крикнул Скальпель.
— Ну? — обернулся Николка.
— Вы забыли взять винтовку.
— У меня кинжал.
— Позвольте! — крикнул еще раз Скальпель.
— Ну? — опять обернулся Николка.
— Вы в какую сторону пойдете?
— А вам какое дело?
— Я пойду вместе с вами…
— Мы пойдем вместе лишь в том случае, про который я имел честь докладывать…
— Но ведь вы не можете запретить мне идти вместе с вами!
И Скальпель, как был в одном ботинке, важно зашагал вслед за фабзавуком. Он догнал его, и некоторое время друзья шли погруженные в гробовое молчание. Потом проронил угрюмо Николка:
— Вы забыли надеть второй ботинок..
— Черт с ним! — беспечно отвечал медик, из-под очков сверкая лукавыми глазами. — Что значит один ботинок, когда я могу потерять друга, а он меня?
Николка не выдержал роли и рассмеялся.
— Вот что, — сказал он, — наплевать мне на ваши объяснения. Хотите говорите, хотите нет. Я буду принимать жизнь такою, какая она есть, т. е. не мудрствуя лукаво… Я, собственно, и не имел в виду бросать вас на произвол стихий… стихий, которые, к слову сказать, вами же и были вызваны. Вы мне только скажите: долго ли вы намерены путешествовать, и есть ли выход из этого чудесного мира обратно, в ХХ-й век?
— Есть! Есть! — с готовностью на большее отвечал Скальпель. — А насчет конца нашего путешествия все зависит от вас: надоест, — скажите слово, и мы снова будем в вашей комнате. Может быть, уже надоело?
— Нет, — отвечал Николка, — мне — так же, как и вам, — хочется увидеть двуногих обитателей этой эпохи.
— Вот славно! — Медик расчувствовался и крепко пожал Николкины руки. — Я горд тем, что вами руководит та же идея, т. е. научная. Я…
— Ну-с, — прервал фабзавук излияния врача, — а вы мне все-таки объясните когда-нибудь это переселение?
— Объясню, — торжественно произнес медик. — Как только очутимся в вашей комнате — объясню…
— Даете слово?
— Даю… И могу поклясться своими брюками, оставшимися на колючках.