— Хо-хо-хо!.. — взорвался Скальпель. — Попробуйте вы подоить дикую корову в таком состоянии, она вас так подоит, в другой раз не подойдете… Хо-хо-хо!.. Ваш способ, милый мой, лишь к домашней корове применим, а не к дикой…
— Ну, я не коровий спец, — сдался Николка, и снова у него мелькнуло недоумение: для чего Скальпель столь фундаментально устраивается в первобытном мире?.. Свое недоумение он передал Скальпелю на решение. У того вмиг задергались щеки и побагровел нос. Выручил его Малыш, прибывший с новой порцией воды.
Но Николка уже заподозрил недоброе, и, когда медик вернулся в пещеру, он настойчиво стал добиваться ответа.
— Видите ли… — Скальпель побледнел, как земля от выпавшего снега. — Видите ли… когда вы заболели, я испугался за вашу жизнь… Подумать только: у вас было заражение крови, а у меня из медикаментов налицо лишь самые элементарные… Чем лечить вас?.. На меня обрушилась громадная ответственность… Я вас ввергнул в этот мир, по моей вине вы подвергали опасностям свою жизнь… И вот в начале вашей болезни я хотел повторить свой прием, — теперь уже для переселения вас и себя обратно в XX век, но…
— Что «но»?! — вскричал Николка.
— …Ничего не вышло… — прошелестели бескровные губы Скальпеля.
— Навсегда?!
— Н-не знаю… но, может быть, и… навсегда…
С Николкой не сделалось дурно, дурно стало Скальпелю. Он пластом повалился на цементный пол. Николка, как мог, привел его в чувство и уложил в постель. Приятели чуть было не поменялись ролями… Хаос мыслей бушевал в мозгу фабзавука:
— А завод? А товарищи?.. А Россия? А революция?.. Как же это? Без него? — Правда, он лишь небольшой винтик во всем этом. Правда, ни завод, ни Россия, ни революция не погибнут без него. Но он-то, он-то как обойдется без них? Как он — человек XX века, века машины и электричества, он — стоявший на грани к социализму, как он сумеет примириться с какой-то неизвестной плиоценовой эпохой, где махайродус является владыкой жизни, где нет людей, ни городов, ни заводов?!
Поднялся с постели врач и, попадая в ход мыслей фабзавука, произнес торжественно и мрачно:
— Друг! Не будем впадать в уныние. Наша участь не так уж плоха. Была бы она во сто крат горше, если бы из людей мы являлись на этой земле единственными. Но мы — не единственные. Земля населена разумными существами, подобными нам, и я смело утверждаю, что эти существа по духу вам более близки, чем мне: ибо они не признают частной собственности, следовательно, они — коммунисты…
Николка сразу стряхнул с себя всякое отчаяние и, забыв о своей слабости, вскочил с постели, подобный резвой сайге.
— На основании чего делаете вы последнее утверждение? — спросил он, слегка волнуясь.
Врач отвечал торжественно и мрачно по-прежнему:
— На основании того, что они у меня украли молот.
— Но это могли сделать и обезьяны? — предположил Николка с тревогой в голосе.
— Нет, мой друг, сомневаться не приходиться, что кража совершена первобытными обитателями этой земли и обитателями разумными. Об этом мне рассказал Керзон, поведали отпечатки ног вокруг стен и сами вы, когда рассказали мне о чьих-то глазищах, смотревших на вас через окно в потолке. Скажу вам более: я уверен, что в самом ближайшем будущем нас может посетить многочисленное общество первобытников. Нет сомнения, что укравшие молот были только разведчиками… Они вернутся и приведут сюда все общество. Вопрос только во времени: как далеко расположено оно отсюда.
У Николки на душе разлилась такая приятность, будто его угостили душистым липовым медом. Перспективы жизни в плиоцене стали вдруг страшно заманчивыми. Но он поспешил вступиться за репутацию первобытников, которые, как уверял врач, были ему родными по духу.
— Ловлю вас на логической ошибке, — сказал он, — вы предположили, что у наших первобытников еще нет частной собственности, и в то же время сказали, что они украли у вас молот. Должен вам пояснить, что там, где нет частной собственности, нет и слова «кража». Кража появилась вместе с частной собственностью, и это есть одно и то же.
Врач задумался на минутку. Угрюмые морщинки на его лице стали таять одна за одной, перегруппировываться в новые запутанные образования, и вскоре вместо них появился старый знакомый Николки — причудливый переплет из хитро-загадочных морщинок.
— Я делаю кое-какое различие между понятием «частная собственность» и понятием «кража», — наконец, сказал он, плотно усаживаясь к Николке на кровать. — Предмет, произведенный лично мною, собственными моими руками, не есть украденный у кого-нибудь. Я никому никогда не отдам его, и все-таки никто не может сказать мне, что я его украл.