— Это дело тонкое. Вы умеете?
— Ага. Еще студентом каждое лето ездил на шабашку. Одному там позвоночник зацепило, ну, помог вправить. А потом даже курсы специальные кончил, восточной медицины. Раз Бог дал руки, надо их использовать.
Руки прекрасной формы, сильные и нежные, с эротической рыжеватой порослью. Да и весь Боря неотразим, с головы до ног… вон даже больная не устояла.
— Надеюсь, Виктория Павловна отыскалась?
— Нет.
На подвижном лице — промельк тревоги… точнее, разочарования. Понятно, что не ради бедной Танюши он сюда прискакал; заполучить роль любовника пушкинской Клеопатры — о чем еще может мечтать актер!
Оставив их заниматься делом, я отправился на поиски семейства банкира.
5
Дом — такой как у Самсона, двухэтажный, с гаражом, но — ухоженные цветники, подстриженные кусты, почти английский газон и даже маленький бассейн — почти американский. Здоровенный красавец ротвейлер — лай, рык, беснованье, — которого уняла хозяйка, изящная женщина в сарафане в цветочек, глаза беспокойные.
Я представился: давний знакомый Любавских. Николай Васильевич — Ирина Юрьевна.
— Они так и не появились?
— Нет.
— Ужасно! Вы слышали, тут в окрестностях действует банда? Грабят и убивают.
— В доме ничего подозрительного…
— Они душат удавкой!
— Виктория с сыном исчезли в Москве, до Молчановки не доехали. В моргах и больницах как будто нет о них сведений.
— Ужасно! Хотите позвонить?
— Поговорить с вашей дочерью, если не возражаете.
— Возражаю, — с любезной улыбкой, но твердо сказала мать. — Леля не имеет никакого отношения к этой истории.
— К какой истории?
— К их исчезновению.
— Они с Ваней дружили.
— Раздружили. Мы запретили ей общение с этим юношей.
Из-за декоративных кустов раздался злой голосок:
— Да кто вы такие, чтоб мне запрещать!
Перед нами возникла мокрая, почти голая нимфа (в условном купальничке) — этакий забавный коричневый от загара зверек. Мать заплакала и скрылась в доме.
— Что это вы, мисс, так круто с родителями!
— Надоели. А вы чего тут вынюхиваете?
— Ты же слышала.
— Ладно. Пойдем покурим.
— «Травку»?
— Буду я на вас тратить.
Понятно, кто кого из детишек угощал марихуаной. Она увлекла меня за кустики на клетчатый плед у самой воды, голубой от облицовочной плитки; солнечно-голубые блики дрожали от легкого ветерка, отражаясь на смуглом личике; собака прилегла рядом, положив морду на ее колени. Закурили мои сигареты.
— Говорите тихо-тихо, правда. Они сейчас разорились, с ума сходят из-за «Фараона», — сообщила девочка, мило улыбнувшись.
— Чему радуешься? И твой комфорт под угрозой.
— Себе я заработаю.
Энергия неприрученного зверька бродила в ней через край; я предостерег:
— Это грязный путь и жестокий. До смерти.
— Не боюсь. Ваня умер — и никаких проблем.
Я воззрился изумленно:
— Умер? Что ты знаешь?
Она передернула плечами:
— А что еще могло случиться?
— Может, в аварию попал.
— Об этом же нет сведений, вы сказали.
— Ну… оказался нечаянным свидетелем убийства матери, испугался и где-то прячется.
— У Ваньки были свои загибы, но он не трус.
— Какие загибы?
— У него тетка ненормальная, сдвинутая на религии. И его слегка сдвинула.
— То есть?
— Тут грех, там грех. Старая дева, меня от них воротит.
— Значит, под влиянием тетки Ваня отказался от плотских утех?
Девочка засмеялась:
— Ну и выраженьице… Прям отказался! Разумеется, я победила.
— Но в среду у вас была последняя встреча? Или нет?
Она взглянула исподлобья:
— Последняя.
— Из-за скандала?.. Расскажи.
— Вам-то чего надо?
— Ваня позвонил мне позапрошлой ночью и сказал: «Не ищите мою могилу, ее очень трудно будет найти».
Девчонка отшатнулась, чуть не упав в воду (пес зарычал). Потом задумалась, сдвинув бровки.
— Вот и врете! — закричала с торжеством. — У них телефона нет!
— На даче нет, но он вечером уехал в Москву.
— Кто вам сказал?
— Его отец… то есть Самсон.
Загорелое личико слегка омрачилось.
— Эти отцы… ладно, пусть живут. Ну, в прошлую среду часов в десять мы курили у них в гараже.
— Чуть ли не в присутствии Самсона?
— Он еще днем порулил в Москву. И Вика уехала.
— И все равно: другого места не нашли!
— Глупо, конечно, да ведь туда никто не заглядывал.
— А рабочие?