Американец был убежден в невиновности Габриэль Бомпар. Сразу же по прибытии в Париж он уговорил ее явиться в полицию и таким путем самой положить конец всем ошибочным подозрениям в отношении нее. Габриэль Бомпар живо кивала в подтверждение каждого его слова. «Очевидно, – отметил про себя Горон, – она убеждена, что я столь же легковерен, как и ее американский ухажер».
Во всяком случае, у Горона сложилось иное представление о ходе событий. По его мнению, находясь в Америке, Габриэль Бомпар поняла, что пора отмежеваться от Эйро и спасать собственную шкуру. Она использовала американца, чтобы найти внушающий доверие путь к Сюртэ и к «чистосердечному признанию». А Эйро между тем писал свои письма, чтобы опередить это «признание». На глазах растерянного американца Горон приказал арестовать Габриэль Бомпар и «прожарить ее в его прославленной кухмистерской». Он заставлял ее голодать, допрашивал день и ночь, подсаживал к ней в камеру провокаторшу. Он велел препроводить ее на улицу Тронсон-Дюкудрей. Квартирная хозяйка сразу же узнала арестованную, вспомнила она и о большом сундуке. Вспомнила и день 26 июля, но категорически отрицала, что в тот день Габриэль Бомпар поздно вернулась домой. Больше того, она встретила тогда одного господина, который по описанию внешности очень напоминал Гуффэ. Но самое главное: 25 июля Габриэль побывала у соседа-слесаря, чтобы заказать новые, более крепкие обручи для сундука. Габриэль Бомпар снова врала с той неутомимостью, которая свойственна только патологическим лгуньям. Но к началу февраля Горон по кусочкам вырвал у нее правду. Конечно, как созналась она в конце концов, Эйро решил ограбить Гуффэ, и она знала об этом. Но тем не менее она была только его орудием. Изголовье софы в ее квартире граничило с альковом, который был закрыт занавесом. Эйро привинтил железное кольцо к потолочным балкам и протянул сквозь него веревку, на конце которой был крючок. Сам он спрятался вечером 26 июля за занавесом в то время, как она встречала Гуффэ, «уже дрожащего от страсти». Едва прикрытая пеньюаром, стянутым шнурком, она забралась к Гуффэ на софу, развязала шнурок и, ласкаясь к нему, обвила шнурком шею Гуффэ. Эйро воспользовался этим моментом, чтобы прикрепить оба конца шнурка к крючку на веревке и затянуть шнурок. Но Гуффэ стал кричать. Тогда Эйро схватил его за шею и задушил собственными руками – именно так, как и предполагал Лакассань. После этого Эйро завернул мертвеца в клеенку, зашнуровал ее и засунул тело в сундук. Трясясь, по ее словам, от ужаса, Габриэль провела несколько часов наедине с мертвецом в той же комнате, в то время как Эйро пытался ограбить контору Гуффэ. Полный бешенства из-за своей неудачи, он, вернувшись, избил ее и сразу вслед за тем повалился на нее «без всякого стыда, всего в нескольких шагах от мертвого». Потом последовала транспортировка сундука на вокзал, путешествие в Лион, поездка в Мильери, сбрасывание мертвеца на берегу реки, наконец, вышвыривание обломков сундука – вот и вся история. Еще трижды ездил с ней Горон на улицу Тронсон-Дюкудрей. Там он обнаружил в потолочных балках части веревки, которой воспользовался Эйро.
С момента ареста Габриэль Бомпар весь Париж был охвачен лихорадкой сенсации. Целые семьи – дедушки и бабушки, родители и дети устремились на улицу Тронсон-Дюкудрей, чтобы увидеть «дом убийства». Когда 7 февраля следственный судья Допфэ направил арестованную под конвоем двух инспекторов в Лион для проведения с ее участием осмотра места происшествия, они вынуждены были прибегнуть к помощи кавалерии, чтобы протиснуться сквозь людское море. Среди этих людей находились даже такие, которые, движимые нередко встречающимся извращенным восхищением перед женщинами-убийцами, бросали Габриэль Бомпар цветы.
К 10 февраля следствие подошло к концу. Горон более не сомневался, что он досконально знает историю убийства Гуффэ, за одним, правда, исключением. Он был убежден, что Габриэль Бомпар была не принужденной к сотрудничеству жертвой, а сознательным соучастником преступления.
Во второй раз разослал Горон разыскные ходатайства во все французские представительства за океаном. Эти ходатайства еще не дошли до адресатов, когда Эйро вновь отозвался сам. Признание Габриэль Бомпар побудило его послать в «Энтрансижан» свои возражения, опубликование которых привело к новому взрыву истерии вокруг дела Гуффэ. Написанные на ужасном французском, продиктованные жаждой мести, фантастические до абсурда сообщения Эйро сваливали всю вину на Габриэль Бомпар и ее таинственного любовника. Единственное, что еще интересовало Горона в его посланиях, – это место, где они были сданы на почту.