Габриэлла Зевин
Век любви и шоколада
Серия: Право по Рождению - 3
Переведено специально для группы
˜”*°•†Мир фэнтез膕°*”˜
http://vk.com/club43447162
Перевод: dias, Azazell, Diana0419, Internal
Редактор: Анастасия Дубровина
Тем, у кого сердца как подушечки для иголок, кто верит в любовь, но не может прекратить желать иного.
Часто безмятежность нисходит как бы взаймы, задерживаясь не дольше необходимого, чтобы дать прочувствовать, что значит быть живым, затем возвращается в свой темный источник. Как по мне, наплевать, где она будет, или какой горькой тропой прошла, дабы зайти так далеко, обретя сладкий вкус.
Стивен Данн, «Безмятежность»
I
Я С НЕОХОТОЙ СТАНОВЛЮСЬ КРЕСТНОЙ; ГОРЕЧЬ КАКАО
Быть крестной мне не хотелось, но моя лучшая подруга настояла. Я пыталась возразить: «Я польщена, но крестным полагается быть добрыми католиками». В школе мы проходили, что крестная отвечает за религиозное воспитание подопечного, а я не была на мессе с Пасхи и не исповедовалась где-то год.
Скарлет посмотрела на меня с расстроенным выражением, которое она приобрела за месяц с самого рождения сына. Ребенок зашевелился, Скарлет занялась им.
— Ох, уверена, — протянула она саркастичным тоном, а-ля разговор с дитём. — Мы с Феликсом обожаем отличных добропорядочных католиков-крестных, но к несчастью, наткнулись на Аню, всем известную плохую-преплохую католичку. — Ребенок заворковал. — Феликс, что остается думать твоей бедной, незамужней матери-подростку? Должно быть, она так измучена и потрясена, что ее мозг перестал работать. Ведь в мире нет никого ужаснее Ани Баланчиной. Да сам у нее спроси. — Скарлет протянула ребенка ко мне. Он улыбнулся – это было счастливое, розовощекое, голубоглазое и светловолосое создание – и мудро промолчал. Я улыбнулась в ответ, хотя, надо сказать, с детьми мне некомфортно. — Ох, верно. Ты еще не умеешь говорить, малыш. Но однажды, когда ты станешь старше, то попросишь крестную рассказать историю о плохих католиках — нет, царапулька, — не о том, какой она плохой человек. Она отрубила кому-то руку! Она пришла в дело вместе с ужасным человеком и выбрала себе занятие из-за самого славного мальчика в мире. Она попала в тюрьму. Ради защиты брата и сестры – но все равно – какие тут могут быть иные варианты кроме несовершеннолетней правонарушительницы? Она вылила поднос дымящейся лазаньи на папину голову, а некоторые даже думали, что она пыталась отравить его. Да если б ей удалось, тебя бы тут не было...
— Скарлет, не говори так при ребенке.
Она меня проигнорировала и продолжила ворковать с Феликсом.
— Можешь себе представить, Феликс? Твоя жизнь может быть испорчена, потому что твоя мама была настолько твердолобой, что выбрала крестной матерью Аню Баланчину. — Она повернулась ко мне. — Видишь, что я тут делаю? Веду себя так, будто это дело решенное – так оно и будет, ты станешь крестной. — Она вернулась к Феликсу. — С такой крестной как она дорожка твоя лежит прямо к преступной жизни, человечек ты мой. — Она поцеловала его в обе щечки и слегка его покусала. — Хочешь попробовать его на вкус?
Я помотала головой.
— Как хочешь, но знай, ты упускаешь нечто вкусненькое.
— Ты стала такой саркастичной после родов, ты знала?
— Я? Будет лучше, если ты без препирательств выполнишь, что я велю.
— Я даже не уверена, что до сих пор верующая, — ответила я.
— Мой бог, долго мы еще будем это обсуждать? Ты крестная. Мама заставляет меня его крестить, так что крестной будешь именно ты.
— Скарлет, я такого натворила.
— Я знаю это, и Феликс тоже знает. Хорошо, что мы подписались на это с открытыми на тебя глазами. Я и сама натворила дел. Безусловно. — Она погладила малыша по голове, затем жестом обвела крошечный манеж, созданный в квартире родителей Гейбла. Прежде он был кладовой, и оттого размеры комнаты были миниатюрными, вмещающими нас троих и все вещи, окружающие жизнь ребенка. И все-таки Скарлет сделала невозможное, расписав комнатушку облаками и бледно-голубым небом. — Какая разница, что было? Ты моя лучшая подруга. Кому же еще быть крестной?
Ты и вправду не станешь? — Голос Скарлет повысился до неприятного, и ребенок зашевелился. — Мне ведь плевать, когда ты в последний раз посещала мессу. — Лоб ее наморщился и казалось, она вот-вот заплачет. — Кроме тебя больше некому. Пожалуйста, об этом не переживай. Просто постой со мной в церкви, а когда мама или священник спросят, добрая ли ты католичка, солги.
В жарчайший летний денек, на второй неделе июля я стояла возле Скарлет в соборе святого Патрика. На руках она держала Феликса. Мы втроем напотели столько, что можно было решить проблему водного кризиса. Гейбл, отец ребенка, был по другую сторону от Скарлет, а старший брат Гейбла, Мэддокс, стоял рядом с ним. Он был версией Гейбла с толстой шеей, маленькими глазками и лучшим воспитанием. Священник, по-видимому, осознавал, что мы на грани потери сознания от жары, держал замечания при себе и не подтрунивал. Жарко было настолько, что он даже не почувствовал необходимости отметить, что родителями были два неженатых подростка. Да, крещение было стандартным и без излишеств. Священник спросил Мэддокса и меня: «Готовы ли вы помочь родителям в выполнении их христианского долга»?
Мы согласились.
Следующий вопрос адресован всем четверым:
— Вы отреклись от Сатаны?
Мы подтвердили.
— По вашей ли воле Феликс принимает крещение в лоне католической церкви?
— Это так, — сказали мы, на тот момент мы бы на все подписались, лишь бы пройти обряд.
Затем он вылил на голову Феликса святую воду, отчего ребенок захихикал. Я могла только воображать ощущение освежающей воды. Я не прочь.
После службы мы вернулись в квартиру родителей Гейбла на празднование. Скарлет пригласила парочку ребят из нашей школы, среди них недавно коронованный в бывшие Вин, с которым я не виделась около четырех недель.
Атмосфера на празднике была как на похоронах. Из нас Скарлет первой обзавелась ребенком, и никто, казалось, не знал, как себя следует вести в таком случае. На кухне Гейбл затеял с братом игру выпивох. Другие ребята из святой Троицы вежливо перешептывались между собой. Родители Скарлет и Гейбла заняли место в углу, эдакие шапероны. Вин составлял компанию Скарлет и ребенку. Я подошла бы к ним, но мне хотелось, чтобы Вин сам пересек комнату и встал ко мне.
— Как дела в клубе, Аня? — спросила меня Чай Пинтер. Она была ужасной сплетницей, но довольно безобидной.
— Мы открылись в конце сентября. Будешь в городе – заходи.
— Конечно. К слову, вид у тебя усталый, — сказала Чай. — Под глазами темные круги. Не спишь из-за страха не справиться?
Я рассмеялась. Если вы не можете проигнорировать Чай, то посмейтесь над ней.
— Преимущественно я не сплю, потому что много работаю.
— Мой папа говорит, что 98 процентов клубов в Нью-Йорке провальное дело.
— Вот это статистика, — сказала я.
— А может стать 99 процентов. Но Аня, что ты будешь делать, если это произойдет. Вернешься в школу?
— Вероятно.
— Ты же выпустилась?
— Я сдала экзамены прошлой весной. — Надо ли и говорить, что она начала меня раздражать?
Она понизила голос и бросила взгляд на Вина.
— Это правда, что Вин порвал с тобой из-за того, что ты открыла бизнес с его отцом?
— Я даже не рассказывала об этом.
— Так это правда?
— Все сложно, — ответила я. Чего оказалось достаточно.