Маколей с пафосом дистанции придерживался более рыцарских взглядов; возможно, он считал, что женщине, которая была "красноречива и кратка", можно многое простить:
Когда она привлекла внимание своего государя, она уже не могла похвастаться ни молодостью, ни красотой; но она обладала в необычайной степени теми более долговечными прелестями, которые здравомыслящие мужчины ценят в спутнице жизни больше всего. . . . Справедливое понимание, неиссякаемый, но никогда не иссякающий поток разумных, мягких и энергичных бесед; нрав, спокойствие которого ни на минуту не нарушалось; такт, превосходивший такт ее пола настолько же, насколько такт ее пола превосходит такт нашего: таковы были качества, благодаря которым вдова шута стала сначала доверенным другом, а затем и супругой самого гордого и могущественного из европейских королей. 11
Наконец, посмотрите на нее глазами Анри Мартена, французского историка, не получившего должного признания:
Между ними [маркизой и королем] существовала гармония ума и манер, которой суждено было усилиться с возрастом; а ее правильная, нежная и серьезная красота, дополненная редким природным достоинством, была как нельзя более кстати, чтобы понравиться Людовику. Она любила внимание, как он любил славу; как и он, сдержанная, осмотрительная, но полная привлекательности и изящества, она обладала тем же очарованием в разговоре и сохраняла его дольше благодаря богатому воображению и более разнообразному образованию. Как и он, она обладала индивидуальностью энергичных и самолюбивых организаций, но при этом была способна на длительные и прочные, если не сказать пылкие, привязанности. Она была одновременно менее страстной и более постоянной, чем король, который должен был быть, как в дружбе, так и в любви, по-настоящему постоянным только для нее одной; но она никогда не знала, что такое жертвовать своими чувствами, своими интересами или своим покоем; в отличие от Людовика XIV, она была предана в малом и лишена великодушия в большом. . . . Ее спокойный, рассудительный характер, неспособный к порывам и иллюзиям, помогал ей защищать добродетель, которую часто осаждали". 12
В любом случае в женщине, которую столь властный король выбрал себе в жены и которой доверял ведение самых сокровенных государственных дел, должно было быть много достойных восхищения качеств. Обычно он встречался со своими министрами в ее личной комнате, в ее присутствии и на ее глазах; и хотя она сохраняла сдержанную дистанцию и молчание, занимаясь своим рукоделием, Людовик "иногда обращался к ней и спрашивал ее мнения". 13-которое он ценил так высоко, что называл ее "Votre Solidité". Скептики называли ее "Madame de Maintenant" ("Мадам сейчас"), полагая, что скоро к ней присоединятся или вытеснят соперницы; напротив, король оставался ее любящим мужем до самой смерти.
Ее влияние росло с каждым годом, и она была настолько благосклонна, насколько позволяла ее набожность. Она пыталась умерить расточительность короля и отвлечь его от войны; отсюда враждебность Лувуа. Она добилась королевской поддержки для благотворительных учреждений - больниц, монастырей, помощи разорившимся дворянам, приданого для демуазелей. 14 Никто, кроме добрых католиков, не мог получить ее рекомендацию на должность. Она приказала завесить виноградными лозами или портьерами наиболее жизненно важную наготу в искусстве, украшавшем Версаль. 15 Она превратила Сен-Сир из колледжа в монастырь (1693), двери которого отныне были закрыты для посторонних. Сама она стала почти монахиней во дворце; "ведя замкнутый образ жизни, проводя часы в уединении, она, казалось, одной ногой была в женском монастыре". 16
Король начал с того, что посмеялся над ее благочестием, а закончил тем, что стал подражать ей по ту сторону смирения. Священники вокруг него радовались, видя, с какой регулярностью он исполняет ритуалы набожности, но она хорошо понимала его; король, говорила она, "никогда не пропускает ни крестного хода, ни покаяния, но он не может понять необходимость смирения и обретения истинного духа покаяния". 17 Папа Александр VIII, однако, остался доволен и поздравил мадам с исправлением некогда антипапского галликанца. Возможно, упадок физических сил после 1684 года и страдания от анальной фистулы способствовали благочестию короля, напоминая ему о его смертности. 18 ноября 1686 года он подвергся болезненной операции, которую перенес с классово сознательным мужеством. Некоторое время антифранцузская коалиция радовалась слухам о том, что он умирает. 18 Он выжил, и когда он отправился в Нотр-Дам (30 января 1687 года), чтобы поблагодарить Бога за свое исцеление, вся католическая Франция с праздничной радостью приветствовала его выздоровление.