Все крестьяне, кроме нескольких "аллодиальных" (свободных от обязательств), облагались феодальными повинностями. По договору они были обязаны предоставлять сеньору - хозяину поместья - несколько дней неоплачиваемого труда каждый год (corvée), чтобы помогать ему в обработке земли и ремонте дорог; кроме того, они платили ему пошлину, когда пользовались этими дорогами. Ежегодно они должны были выплачивать ему умеренную ренту продуктами или деньгами. Если они продавали свои владения, он имел право на 10 или 15 процентов от покупной цены.16 Они платили ему, если ловили рыбу в его водах или пасли скот на его поле. Они должны были платить ему каждый раз, когда пользовались его мельницей, его пекарней, его винодельней или маслобойней. Поскольку эти платежи устанавливались хартиями и теряли в цене из-за инфляции, владелец считал себя вправе взыскивать их с возрастающей строгостью по мере роста цен.17
Чтобы поддержать Церковь, которая благословляла его урожай, воспитывала его детей в послушании и вере и украшала его жизнь таинствами, крестьянин ежегодно отчислял ей десятину - обычно меньше десятой части своего урожая. Тяжелее десятины и феодальных повинностей были налоги, взимаемые с него государством: налог на опрос или головной налог (капитуляция), составлявший вингтиэму или двадцатую часть его годового дохода, налог с продаж (аид) на каждую покупку золотых или серебряных изделий, металлических изделий, алкоголя, бумаги, крахмала... и габель, по которому он должен был ежегодно покупать у государства определенное количество соли по установленной им цене. Поскольку дворяне и духовенство находили законные или незаконные способы уклонения от многих из этих налогов, а в военное время обеспеченные молодые люди могли покупать вместо них заменители, основное бремя поддержки государства и церкви в войне и мире легло на крестьянство.
Эти налоги, десятины и феодальные повинности можно было терпеть, когда урожаи были хорошими, но они приносили несчастье, когда из-за военных действий или капризов погоды урожай становился плохим, и изнурительный труд в течение года казался напрасным. Тогда многие крестьяне продавали свою землю или свой труд, или и то и другое более удачливым игрокам с землей.
1788 год был отмечен безжалостными "божьими происками". Сильная засуха погубила посевы; град, пронесшийся от Нормандии до Шампани, опустошил 180 миль обычно плодородной местности; зима (1788-89) была самой суровой за последние восемьдесят лет; фруктовые деревья гибли тысячами. Весной 1789 года произошли катастрофические наводнения, а летом почти во всех провинциях начался голод. Государство, церковь и частная благотворительность пытались доставить продовольствие голодающим; лишь несколько человек умерли от голода, но миллионы были близки к концу своих ресурсов. В Кане, Руане, Орлеане, Нанси, Лионе враждующие группировки дрались за кукурузу, как звери; в Марселе у ворот стояли 8 000 голодающих, угрожая захватить и разграбить город; в Париже в рабочем районе Сент-Антуан было 30 000 нищих, за которыми нужно было ухаживать.18 Тем временем договор с Великобританией об облегчении торговли (1786 г.) наводнил Францию промышленными товарами, удешевлявшими местные товары и лишавшими работы тысячи французских рабочих - 25 000 в Лионе, 46 000 в Амьене, 80 000 в Париже.19 В марте 1789 года крестьяне отказались платить налоги, что усилило опасения по поводу национального банкротства.
Артур Янг, путешествуя по французским провинциям в июле 1789 года, встретил крестьянку, которая жаловалась на налоги и феодальные повинности, из-за которых она постоянно находилась на грани нищеты. Но, по ее словам, она узнала, что "кто-то из великих людей должен что-то сделать для таких бедняков, ... потому что налоги и повинности нас подавляют".20 Они слышали, что Людовик XVI был добрым человеком, стремящимся исправить злоупотребления и защитить бедных. Они с надеждой смотрели на Версаль и молились о долгой жизни короля.
II. ПРАВИТЕЛЬСТВО
Он был хорошим человеком, но вряд ли хорошим королем. Он не рассчитывал править, но ранняя смерть отца (1765) сделала его дофином, а запоздалая смерть деда Людовика XV (1774) сделала его в возрасте двадцати лет повелителем Франции. У него не было желания управлять людьми; он умел обращаться с инструментами и был отличным слесарем. Он предпочитал охоту правлению; он считал потерянным день, в который не подстрелил оленя; с 1774 по 1789 год он сбил 1 274 оленя и убил 189 251 дичь; однако он всегда не желал отдавать приказ о смерти человека; и, возможно, он потерял свой трон из-за того, что 10 августа 1792 года приказал своим швейцарским гвардейцам не стрелять. Возвращаясь с охоты, он ел в меру своего постоянно увеличивающегося желудка. Он стал толстым, но сильным, с мягкой силой великана, который боится раздавить своими объятиями. Мария-Антуанетта хорошо оценила своего мужа: "Король не трус, в нем много пассивного мужества, но его одолевает неловкая застенчивость и недоверие к самому себе..... Он боится командовать..... До двадцати одного года он жил, как ребенок, и всегда не в своей тарелке, под взглядом Людовика XV. Это стеснение укрепило его робость".21